По другую сторону океана жизнь русского полусвета бьет почти так же бурно, как в Москве. Обитатели Хьюстона встретили Зою, как Деву Марию, по свечам нашедшую путь в хлев. Дочку Зои пристроили в бесплатный детсад, съемную квартиру обставили – частью из Икеи, а по большей части притащили из дома то, что давно собирались выбросить. Добыли поношенное, но крепкое авто и даже – по совсем немыслимому блату, – сделали водительские права. Объяснив, что миллионы нелегальных иммигрантов так и натурализуются, права в Америке главный документ. Приятельница Лиза – к ней Зою отправила опять-таки Маклакова – выслушивала сюжетные загогулины Зоиной жизни, повторяя, что это круче сериала. И тут в Хьюстон прилетел Саша.
Именно с появлением этого персонажа Маруся и Корнелия окончательно перестали что-либо понимать. По словам Зои, персонаж любил ее чуть ли ни со школы, но снова возник в ее жизни, когда узнал, что Зоя собралась рожать второго ребенка, не имея под рукой мужа. Это его так окрылило, что он вознамерился стать отцом ее детям и всю жизнь носить на руках их мать. А ведь когда встречались в «Аисте», о Саше не было ни слова!
Головокружительная смена реквизита на подмостках Зоиной жизни ошарашила публику. Правда – шептались в партере, – Миша сидел в какой-то мюнде и не спешил доказывать делом свое давнее намерение растить с Зоей общего сына. Хотя, поверить в то, что новый Саша возник в Зоиной жизни так же внезапно, как в ее рассказах, тоже сложно, – рассуждали на галерке. Драма непорочного зачатия уже отдает водевилем, – язвили посвященные за кулисами. Правда, и это не причина устраивать товарищеские суды, – соглашались все. С Мишей, одним из признанных opinion leaders их света, ссориться никто ее видел смысла.
Миша Наумов был мальчиком из хорошей московской еврейской семьи, очень неглуп, изрядно начитан. Английская спецшкола, каникулы с родителями в Крыму, разговоры на кухне об уделе еврейского народа, о советском тоталитаризме. Когда Мише стукнуло девятнадцать, в Москве уже шла революция. Родители тянули его в Германию – по программе для евреев из стран соцлагеря, – но он решил в Израиль. Хорошо понимая, что Берлин и чище, и сытнее, Миша считал Израиль своим домом. Скорее, безотчетно, потому что поначалу жилось ему на Святой Земле несладко. Долго подтверждал свой диплом юриста, перебиваясь случайными заработками, нелепо женился, тут же и ребенок, за ним второй, а безденежье семью точно не сплачивает… Когда, наконец, встал на ноги, женился на Асе, к которой свет отнесся снисходительно, но не без приязни: жена удобная, над дочками квохчет, Мише, подсевшему на секс, как на наркотик, не мешает…
При том, что весь свет ходил у Наумова в приятелях, при том, что он был признанным ньюсмейкером, о его жизни мало кто знал. Миша никогда не жаловался, у него все всегда было отлично, если его послушать. Он был сильным человеком и, пожалуй, достойным, но уж больно много мишуры висело на нем из-за его привычки трещать, не закрывая рта, вечно что-то привирая.
Зою он полюбил всерьез. Ему нужно было видеть ее каждый день, выходить с ней в свет, просто сидеть у нее на кухне, болтая о чем угодно. Свет видел в этом лишь его изворотливость, а его просто хватало на двух женщин. Хотел ли он развода – черт его знает, то хотел, то нет… В сущности, его жизнь с двумя женщинами была гармонична. Ася – прочный тыл, а Зоя – вечный праздник.
Они познакомились, когда Зоя решила сделать дочке израильский паспорт. Наумова попросил Давыдов, который был другом Вольского, а тот был партнером первого мужа Зои. Встретились на кофе, дело было простое, бывший муж – еврей, дочь от него имеет все права на репатриацию. Зоя, конечно, сделала огромную глупость, поспешив с разводом, надо было сперва паспорта сделать, но уж как вышло. Зоя не трещала, как многие дамы полусвета, говорила, чуть растягивая слова, будто стесняясь, что она не здесь, а где-то там, в невидимом коконе своей красоты. В водопаде ее рыжих локонов было что-то непорочно-чистое и, в то же время, ведьмовское, темно-сексуальное. Миша с трудом вникал в ее рассказ, невозможно было оторваться от ее серых глаз. Однако, мотал на ус, что барышня крутится в высших кругах, работая с таким-то и еще с таким-то, – всё звучные имена. Только бы не спугнуть, не ляпнуть какую-то пошлость, – думал он и во время той, первой, встречи, и потом, когда они снова встретились через неделю. А когда он подвез ее до дома, они потянулись друг к другу, и в их поцелуе, таком естественном, было столько страсти…