Полутьма

Они не люди. Их чувства работают по-другому. Многие представители человеческой расы после секса хотят есть. Потому что он сжигает калории, а после физической нагрузки всегда тянет что-нибудь заточить. У вампиров иначе. Секс дает выход инстинкту хищника, при этом притупляя голод, так как кровь вновь приходит в движение, насыщая тело кислородом. Да, через пару часов после необходимо получить новые клетки, но появляется время. Вампиры любители различных экспериментов, оргий в том числе, из-за этого. Это как допинг перед охотой. Забегом.

Все это проносится в голове сухим текстом собственных исследований. Набранным печатным текстом отца. Отдаленно в сознании. Потому что это не может быть со мной.

— Слушай, дело даже не в том, что я, — глотку режут слова.

Черт, я даже сказать этого не могу! Медленный выдох. Перед глазами пляшут пятна, и я благодарна им.

— Разве ты сможешь? — наконец выдавливаю из себя. — Я для тебя сейчас пыльный, грязный, вонючий пакет крови, — взгляд касается невозмутимого лица вампира а догадка сжимает желудок, — ты с самого начала это планировал?!

Вампир матерится сквозь зубы, закрывая глаза.

— Ты всегда будешь видеть только то, что хочешь, schatz, — хрип, сморщив нос, — да. Сейчас у тебя есть выбор. Или ты участвуешь в нашей спасательной операции, или через пару минут я заставлю тебя. Мне плевать на все эти ваши условности. Да, я не в восторге от грязи, но у нас есть миссия.

Просто жесть. Слова исчезают вместе с остатками слюны, верой в человечество и в себя. До мозга доносится лишь тупой стук сердца, измеряющего время. Как под гипнозом. В чертовом сне. Щипаю себя и не чувствую боли, может, и к лучшему? Сквозь корку пыли проступает кровь.

Какая грязь.

Но… Я знаю цену жизни. Пусть внутри что-то умирает, но я не готова уйти до конца. Может, слаба, что думаю о том, чтобы позволить… Хотя у меня же есть хорошее оправдание. Спасти мир.

А не собственную, покрытую потом ужаса, шкуру.

Противно. Хочется упасть в кипяток с хлоркой. А желательно — прополоскать им изнутри. Очистить. Залезть в каждый угол и смыть эту грязь. Отодрать приросшие к мясу коросты.

Я даже не знаю, откуда эти слезы. Оказывается, камень внутри еще мог что-то чувствовать. До этой секунды.

До моего осторожного движения вперед.

Я даже не нашла сил подняться на ноги. Просто ползу к нему. На четвереньках. Я знаю, что если попробую встать — упаду. Ноги ватные, далекие. Не мои. Чужие. Это все — не я. Когда его рука опускается на плечо, я вздрагиваю, а желудок ударяется в небо, выбивая из глаз новую волну слез. Неужели с меня было не достаточно.

— Я закрою глаза, ладно? — не знаю почему, вдруг спрашиваю я.

Голос позорно дрожит. Связки натянуты до предела, и я понимаю, что буду кричать. Хотя, наверное, так даже лучше. Они поверят. Что мы… боролись. Придут. Главное, чтобы не очень быстро.

Вампир должен успеть насытиться.

От омерзения и смеси запахов морщусь, замуриваясь. Пусть мой разум останется со мной после этого.

— Постарайся расслабиться, schatz, — хрипит он, а я дергаюсь, ощутив ледяные пальцы на щеке, — так точно не получится. Я, — голос срывается на рык, слышу, как скрипят зубы, — попробую помочь.

Не понимаю, о чем он. Как помочь? Внушение на меня не действует. В грязном пыльном бункере, в полной антисанитарии, я должна переспать с трупом. С тем, что я ненавижу всем существом.

Вздрагиваю, когда пальцы на щеке теплеют. Плотно сомкнутые веки и еле заметное движение на коже. Гладит, действительно пытается помочь. В конце концов, мы практически в одинаковом положении. Он бы с радостью сожрал меня, а не занимался сеансами эротического массажа в пыли. Медленно выдохнув, проглотив омерзение, я плотнее прислоняюсь щекой к руке вампира, предавая себя.

Бью вампира по лицу от души, пока тот смиренно сидит, давя ухмылку. Мудак. Мог бы хотя бы притвориться сочувствующим. Нет. На двести процентов уверена, что ему было так же хреново, как и мне. Но это выше вампирской сущности. Сочувствие.

В конце концов, он кончил.

Мысль обжигает глотку. Для верности замахиваюсь ногой, приземляя пятку на его щеку. Мягкие тапки не дают след как от тяжелых ботинок, но тем не менее сбить бровь в кровь удается. Хотя он и так весь в крови. Руки разорваны от многочасовых ударов в стену. Кожа зудит, а тело дрожит от каждого вздоха. Лицо окаменело, а внутренности словно опустили в чан с парализатором.

Просто ничего не чувствую.

Механические действия. Встать. Натянуть штаны, застегнуть. Ударить вампира. Лечь. Дождаться укуса.

Убить ту тварь, что заперла нас здесь. А после — Самсона.

Попробовать жить дальше.

По-моему, вампир что-то говорит, но я не слышу, опускаясь на пол, раскидывая ногами крошку. Словно так будет мягче. Или чище. За мочалку и воду готова убить. По-моему, это шок, не знаю. Просто ложусь, опускаясь головой на холодную поверхность и закрываю глаза. А ведь кто-то романтизирует это. Принуждение. Вынужденность. Находя красивое в полном омерзении. Больные ублюдки. Мне помогает держаться на поверхности лишь мысль, что могло быть хуже. Потому что знаю, как это.