Она улыбнулась и протянула ему руку. Беннетт тоже протянул ей свою. Кончики их пальцев встретились — но Беннетт ничего не почувствовал.
Худенькое тельце Эллы, равномерно вздымавшееся и опадавшее в такт дыханию, замерло. Рот открылся в последнем вздохе, голова упала набок.
Беннетт хотел было закричать от горя и злости, но не смог.
Он не сводил с нее глаз. Что-то возникало в воздухе вокруг недвижного образа Эллы. На глазах у Беннетта из пустоты появилась плюшевая розовая обивка, полированное красное дерево… Вскоре голограмма гроба скрыла от него смертельно бледное личико сестры.
А затем гроб с телом охватило яркое пламя. Оно вспыхнуло — и медленно угасло, не оставив после себя ничего.
Беннетт закрыл глаза. Он был настолько опустошен, что даже не мог заплакать. Его охватила злость на того трусливого юнца, который не нашел в себе сил сходить на похороны сестры.
Наконец он встал, не понимая, как ему теперь встретиться с Тен Ли и что сказать ей. Он вышел из каюты и пошел по коридору.
Тен Ли сидела в кабине управления в позе лотоса, вывернув грязные подошвы ног кверху и сложив указательный и большой пальцы рук в колечки. Ее открытые глаза были устремлены на него.
Беннетт прислонился к стене, сполз вниз и сел на корточки. Он чувствовал себя смертельно усталым, не способным ни на какие эмоции. Ему лишь хотелось понять, что выражает бесстрастный взгляд Тен Ли. Он пытался найти в нем хоть какие-то следы осуждения или сочувствия.
— И что дальше, Тен? — спросил он.
Тен Ли выразительно передернула плечами и вновь замерла в своей лозе.
— У тебя есть выбор, Джошуа. У нас всегда есть выбор. Именно от того, какой выбор мы делаем, зависит наша самооценка.
Он устало покачал годовой:
— Я ни черта не понимаю, Тен Ли. Разве у меня есть выбор? Какой?
— Я сделала копию прежней программы Эллы. Можешь взять ее у меня и возобновить отношения с голограммой. А можешь пока оставить мне ее на сохранение. Сам выбирай. Я не хочу тебя убеждать и уговаривать. Как решишь, так и будет.
Беннетт понурил голову:
— Я не знаю. Просто не знаю.
— Тогда иди, Джошуа. Потом решишь.
Тен Ли закрыла глаза и погрузилась в медитацию.
Беннетт, посидев с минуту, заставил себя встать и быстро пошел по коридору к помещению с камерами анабиоза. В ушах у него звучали слова Тен Ли, требовавшей принять решение. Беннетт знал, что он должен сделать, очень хорошо знал, но у него не хватало духу с этим смириться. Слишком трудно сломать старую привычку.
Он лег в камеру, закрыл глаза и отдался забвению.
На сей раз во время пробуждения ему привиделся огонь, а за языками пламени — лицо Эллы. Она смотрела на Беннетта и звала его. Беннетт протянул руки к ее иллюзорным пальчикам, но как только он до нее дотянулся, Элла отдалилась и исчезла, грустно улыбнувшись ему.
Беннетт проснулся весь в поту, слыша ее голос, зовущий его но имени. Он резко поднял голову и сед на край камеры, массируя руки, чтобы вернуть им чувствительность. Через несколько минут образы в его мозгу растаяли, словно их вне было. С каждой секундой ему становилось все труднее вызвать их в памяти. Он пошел в душ со смутным ощущением потери, гнездящемся где-то в глубинах подсознания.
Умывшись, Беннетт пошел в кабину управления. Он знал, что застанет там Тен Ли, и решил не уклоняться от встречи. Нотам был только Маккендрик, лежащий в инженерском кресле. Магнат выглядел изможденным; казалось, несколько месяцев в криогенной камере состарили его, хотя Беннетт прекрасно знал, что Маккендрик не постарел за время полета ни на секунду.
— Где Тен? — спросил Беннетт.
— У себя в каюте.
Маккендрик поднял спинку кресла в сидячее положение. Беннетт присел на краешек кресла.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Маккендрик. Беннетт покачал головой:
— Я и не думал, что анабиоз отнимает столько сил. У меня такое чувство, будто я перенес сложную операцию.
— То, что, произошло с нами, почище всякой операции, Джош. Нас заморозили, в нас несколько месяцев поддерживали жизнь сложные системы, а потом нас оживили. Неудивительно, что мы чувствуем себя куском дерьма.
Беннетт улыбнулся:
— А ты как?
— Жить буду. — Маккендрик посмотрел на него и рассмеялся. — По крайней мере еще немного.
Беннетт заметил, что Маккендрик держит в руках фотографию. Старик молча смотрел на нее, когда Беннетт вошел. Маккендрик протянул ему снимок. На фотографии была жена Маккендрика Нахид, сидящая на пороге большого колониального дома и улыбающаяся в камеру.