Полузабытая песня любви

– Я допишу, – проговорил он в трубку, изумляясь самому себе. Внутреннее напряжение заставляло его голос звучать отрывисто.

– Правда? – Голос звонившего из фирмы «Дэвид и партнеры» казался удивленным, словно Зак не смог вполне убедить собеседника.

– Да. Я предоставлю вам рукопись в начале следующего года. Постараюсь сделать это как можно скорее.

– Хорошо… Прекрасно… Приятно это слышать, Зак. Признаюсь, я думал, вы с ней застряли. Сперва вы обнадежили нас, и мы решили, что у вас есть что-то свеженькое на интересующую нас тему, но время поджимает…

– Да, знаю. Прошу меня извинить. Но я закончу.

– Ну, тогда все в порядке. Хорошая весть. Скажу организаторам, что моя вера в вас полностью оправдала себя, – проговорил Дэвид, и в его словах Зак расслышал легкое недоверие и мягкое предупреждение.

– Да. Точно так, – сказал Зак. Его мозг уже лихорадочно работал.

– Ну, тогда я лучше займусь своими срочными делами. А вы, если позволите мне смелый совет, займитесь вашими.

Когда трубка была повешена и наступила тишина, Зак прочистил горло и прислушался к своим бешено несущимся мыслям, после чего снова чуть было не рассмеялся вслух. С чего, черт возьми, он мог начать? Существовал лишь один ответ, совершенно очевидный. Он снова посмотрел в каталог, на страницу, где говорилось о происхождении портрета Денниса. Из частной коллекции в Дорсете. Продавец опять не указан по имени, как и прежде. Теперь из его таинственной коллекции попали в продажу уже три портрета Денниса да еще два рисунка Мици. И это за последние шесть лет. И все, скорей всего, были набросками, предназначавшимися для картины, которую никто никогда не видел. И было только одно место в Дорсете, где, по мнению Зака, можно было начать поиск их загадочного обладателя. Он встал и отправился наверх укладывать вещи.

2

Она лежала на продавленной кровати своей матери, там, где прежде спала Валентина, и ее посещали видения. С той самой ночи, когда она увидела Селесту, сны прямо кишели давно ушедшими, давно покинувшими этот мир людьми. Они ждали, когда Димити закроет глаза, а затем придвигались поближе, бесшумно подкрадывались, выпархивали из дальних тайников и обнаруживали себя: легким запахом, едва слышно произнесенным словом, характерными чертами. Пламенные глаза Селесты. Руки Чарльза с пятнышками краски на них. Смешливое выражение лица Делфины. Элоди, притопывающая ногой. Ее собственная мать в лихорадке. И с ними приходили воспоминания, каждое из которых накатывало на нее, словно морская волна, так что становилось трудно дышать. Они утягивали на глубину, она не чувствовала под собой дна, не могла отдохнуть или ощутить себя в безопасности. Барахталась, чтобы не утонуть. Обволакивающее море лиц и голосов кружилось и бушевало до тех пор, пока Димити не просыпалась с ноющей болью в животе и настолько наполненная видениями, что не удавалось осознать ни время, ни место, где она находится. Каждый из гостей вопрошал. И ответ дать могла только она. Они жаждали знать правду, хотели услышать ее доводы, требовали возмездия.

Когда же глаза привыкали к темноте и могли различать бледные очертания окна и знакомую мебель, шум и гам немного стихали и предчувствие возвращалось. Рождалось ощущение, что кто-то должен прийти и что благодаря этому незнакомцу все, кого она потеряла, все, кого боялась, должны будут появиться и, скрываясь в темных углах дома, стараясь не попадаться на глаза, поджидать там возможности предъявить свои требования. Они станут домогаться правды, которую она скрывала десятилетиями, спрятав от всех, а иногда и от самой себя. Она понимала, что их крики будут все громче и громче. Все ее нутро трепетало в паническом страхе. Димити лежала без сна, тихонько напевая, чтобы не слышать звучащих в ее ушах голосов, и пыталась угадать, другом или врагом станет тот, кому суждено прийти.