Полвека без Ивлина Во

«Звезда» в полдень отплывала в Венецию, и я чуть не упустил последний катер, отвозивший пассажиров с берега на корабль, Марк задержал меня, вручая мне подарки: три открытки с религиозным сюжетом, воздушный шарик и корзинку черных оливок.

Сразу после ланча мы прошли Коринфский канал, который, по непонятной причине, вызвал больший интерес у многих пассажиров, чем все виденное ими в путешествиях. Чтобы пройти канал, потребовалось время, но они оставались на палубе, фотографируя его, обсуждая, делали акварельные зарисовки его безликих каменных стен, я же отправился в свою каюту и задремал; я отлично поспал, использовав благоприятную возможность восполнить упущенное прошлой ночью.

Назавтра рано утром мы достигли Корфу.

* * *

Когда, после моего первого посещения Греции, я остановился на острове на несколько часов (путешествуя вторым классом с немыслимым неудобством на отвратительном пароходе, называвшемся «Yperoke»), он показался мне одним из прекраснейших мест, какие мне доводилось видеть. Он произвел на меня такое огромное впечатление, что позже, когда я писал роман об очень богатой персоне, то поселил ее в вилле на Корфу, поскольку думал, что, когда разбогатею, то первым делом куплю себе такую же.

Основным предметом торговли на острове, похоже, являются живые черепахи и их фигурки из древесины оливкового дерева, делаемые заключенными тюрьмы. Несколько пассажиров «Звезды» купили черепах, из которых единицы пережили путешествие; черепашьи бега стали еще одним развлечением вместе с играми на палубе. Черепахи не подходили для бегов главным образом не потому, что медлительны, а из-за слабой способности ориентироваться. Я испытывал точно ту же трудность, когда в школе участвовал в спортивных играх и неоднократно бывал изгоняем из команды за фолы против соперников.

Я ехал в коляске к «Трону Кайзера» мимо оливковых рощ, цветущих роз и апельсиновых деревьев — к небольшой огражденной смотровой площадке, называвшейся по старинке Каноне-пойнт, или в греческом написании . Это крайняя точка полуострова, который тянется от города, замыкая узкий залив, который называется озеро Халикипулос. Тут обычно находилась батарея из одной пушки. Теперь здесь кафе-ресторан. Берег круто обрывается к морю, где видны два крохотных островка, один лесистый, с виллой, когда-то, думаю, бывшей монастырем; другой очень мал и полностью занят часовней, двумя кипарисами и домом священника. С берега на него можно попасть, пройдя по камням, разбросанным в мелкой воде. Я спустился туда. В звоннице висели два маленьких колокола, внутри было несколько почерневших икон, и курица откладывала яйцо. Волшебным образом появился священник на лодке, полной овощей с противоположного берега. На корме сидел его сын, скрестив босые ноги и бережно обхватив жестяную банку с калифорнийскими персиками. Я пожертвовал немного денег на церковные нужды и взобрался по крутой тропинке к кафе. Тем временем подъехали еще двое пассажиров с «Звезды». Я присоединился к ним и ел «бисквитные пальчики», запивая их восхитительным местным домашним вином, похожим на сок апельсинов с красной мякотью, вкусом, напоминающим сидр, и стоящим, или должным стоить, если вы не турист, два пенса. Появились музыканты, две гитары и скрипочка. Скрипач был очень юн, но слеп. Они сыграли «Да, сэр, это моя малышка»[61] самым странным образом, какой возможен, и громко смеялись, радуясь собранным деньгам.

На обратном пути в Монте-Карло мы редко теряли на долгое время землю из вида.

Я вряд ли когда-нибудь забуду Этну на закате; гора едва виднелась в смутной пастельно-серой дымке, сияла только вершина, а затем вырисовывалась, как собственное отражение, конусом серого дыма на фоне розового света по всему горизонту, постепенно сливающегося с пастельно-серым небом. Никогда, ни в искусстве, ни в природе, я не видел ничего подобного.

Монте-Карло был практически безлюден; спортивный клуб закрыт; русский балет собрал вещи и уехал на свой последний сезон в Лондон; модные магазины тоже закрылись или вывесили объявления о конце межсезонных распродаж; окна большинства вилл и отелей забраны ставнями; немногочисленные инвалиды в креслах на колесиках загромоздили променады; мистер Рекс Эванс[62] завершил свои концерты. И, бесцельно слоняясь по тихим солнечным улицам или сонно посиживая в тенечке в парке у казино, я удивлялся прихоти судьбы, которая заставляет богатых людей относиться столь строго, как к литургическому действу, к своим передвижениям, что они прибывают в Монте-Карло под снегопадом, ибо это время предписывается правилами и календарями, и уезжают, едва их грязные, огромные, нескладные города на севере не станут пригодными для жизни; и как не похожи богачи на полевые лилии[63], которые не считают время по метрической системе, а с радостью расцветают при первом признаке весны и почти немедленно жухнут с наступлением мороза.

* * *