Полвека без Ивлина Во

И последний вопрос: «Считаете ли вы ‘Возвращение в Брайдсхед’ вашей лучшей книгой?» Да. Роман «Пригоршня праха», мой прежний любимец, полностью был посвящен человеческим взаимоотношениям. Он был исполнен гуманизма и вобрал в себя все, что я должен был сказать о гуманизме. «Возвращение в Брайдсхед» — куда более амбициозное произведение, хотя, возможно, и менее совершенное. Но я буду гордиться тем, что попытался осуществить, независимо от похвал читателей или проклятий критиков. В частности, меня не слишком трогают обвинения в том, что я использую клише. Полагаю, что повышенное внимание к клише сродни одержимости столовым этикетом. Они возникают из-за того, что человек вращается в дурном обществе. Профессиональный обозреватель по долгу службы читает так много бездарных сочинений, что приобретает нездоровую страсть к броским фразам. Во множестве случаев сюжетному действию требуется неброский фон; когда важно то, что происходит на переднем плане, пейзаж должен быть условным, выполненным в традиционном стиле. Никогда не поверю, что серьезный писатель побоится использовать то или иное выражение только потому, что его употребляли раньше. Одни лишь рекламщики вечно пыжатся, чтобы подобрать вычурные эпитеты к обыденным предметам.

Не задевают меня и обвинения в снобизме. Классовое сознание, особенно в Англии, сегодня настолько взбудоражено, что произнести слово «аристократ» — все равно что сказать «проститутка» шестьдесят лет тому назад. Новоиспеченные блюстители нравов утверждают: «Без сомнения, такие люди еще существуют, но вскоре мы о них ничего не услышим». Я же сохраняю за собой право писать о том круге людей, с которым я лучше всего знаком.

Один критический выпад глубоко потряс меня: почтовая открытка от мужчины из Александрии, штат Виргиния (мой единственный американский корреспондент мужского пола). Он пишет: «Ваш роман ‘Возвращение в Брайдсхед’ — странный способ показать, что католицизм является ответом на все вопросы. Скорее, он смахивает на поцелуй смерти». Могу сказать одно: простите, мистер Макклоз, я старался. Мне не совсем ясно, что вы понимаете под выражением «поцелуй смерти», но уверен, что это нечто омерзительное. Что-то вроде плохого запаха изо рта? Если так, то я и впрямь потерпел неудачу, а мои неукротимые персонажи в очередной раз отбились от рук.

Life, 1946, April 8, р. 53–54, 56, 58, 60

The Estate of Laura Waugh

Я всюду вижу одну лишь скуку

Шарж Джона Спрингса

С моей стороны было бы самонадеянно пытаться истолковать «глухонемой язык Провидения», как его метко назвал Винсент Кронин[193]. Я могу лишь предсказать, что нам предстоит в следующем десятилетии, если нынешние тенденции будут развиваться в том же направлении.

Должен признаться, что, когда я пытаюсь заглянуть в близкое будущее, меня охватывают дурные предчувствия. Угрозы физиков-ядерщиков, раздутые рекламной шумихой, меня не слишком тревожат: во-первых, я не возражаю против полного уничтожения нашей планеты. Лишь бы оно было непреднамеренным (что вероятнее всего). Если же это случится по злому умыслу, значит, кто-то будет в нем виноват. Даже хорошо информированный школьник знает, что мир когда-нибудь кончится. Единственное, в чем можно быть уверенным: огненная катастрофа будет неожиданной. Поэтому мы можем руководствоваться только одним твердым правилом: живи каждый день так, как будто он последний. Во-вторых, когда ученым и публицистам удается вызвать у нас озноб, они ощущают свою необычайную значительность. Я хорошо помню, какой вздор несли в 1938 году эксперты по химическому и бактериологическому оружию, как грозили крупномасштабными потерями от воздушных бомбардировок. И в-третьих, я не верю в то, что следующая мировая война разразится в то время, о котором мы сейчас говорим.

Поэтому я боюсь не опасности, а скуки. И думаю, прежде всего, о нашем королевстве. В других частях света, несомненно, грядут ужасные события. Возникновение империй обычно связано с людскими страданиями, распад — тем более, и я убежден, что народы Азии и Африки, находившиеся под властью Великобритании, ждут большие бедствия. Но наша страна переживает период застоя, который продлится лет десять. Я не боюсь политических волнений или притеснений, предсказанных Оруэллом в «1984». Мы претерпели социалистический режим со всеми его прелестями: однопартийной системой власти, контролем над промышленностью, тюремным заключением без суда и следствия, принудительным трудом в шахтах и так далее — с 1940 по 1945 гг. Социалистическое правительство слегка ослабило этот режим, консерваторы — чуть больше. Лейбористы будут продолжать свою полезную деятельность и докучать вопросами кабинету министров, но не думаю, что избиратели когда-нибудь проголосуют за них.