Полынь чужбины

1. Гетманский центр не смог включиться в события этой войны — значит, он политически несостоятелен.

2. Несостоятелен он еще и тем, что все дела ведет сам Гетман... Ходят целые легенды, как Ваша Светлость «добивалась председательства в комитете», что Ваша Светлость просила Бандеру и Бульбу поддержать свою кандидатуру... Мы им не верим, но знаем, что этих слухов не было бы, если бы Ваша Светлость не занималась лично политикой.

Ошибки я вижу в следующем:

в отсутствии тесной связи со свежими людьми с Украины;

в том, что в наш центр часто попадали люди случайные или недостойные тех высоких постов, которые они занимали;

в том, что вокруг нашего центра были люди, думавшие лишь о своих интересах, зарабатывавшие даже тем, что продавали книги авторов и издательств, враждебных гетманскому движению.

Прошу верить, что мне, и я уверен, что и всем другим организованным и неорганизованным гетмановцам, очень больно обо всем этом писать. Однако я, помимо полного поворота к нашим идеологическим принципам и необходимой перемены людей в центре, не вижу иного выхода. На мой взгляд, гетманское движение само себя ликвидирует...

Преданный Вам подполковник М. Россиневич».

Девятое мая... У этого дня столько лиц, сколько лиц у победителей. Его видели ликующим, палящим изо всех стволов...

Была победа и такой — в Праге, на Летне, прямо на траве спали советские солдаты. Они подоспели вовремя, вместе с повстанцами выбили фашистов — и теперь спали, положив под головы автоматы.

И была победа такой: в той же Праге 9 мая 1945 года повесился белогвардейский полковник — дроздовец, фанатичный враг советского строя. Он был среди тех, кому удалось ускользнуть, по определению Александра Блока, от ударов исторического молота. Но дальше в скобках поэт пророчески написал: удалось ли еще? не настигнет ли их и там история? Ведь спрятаться от нее невозможно.

Раньше или позже история настигнет и тех, кто бежал от нее еще дальше — в Западную Германию, в Америку, Австралию.

Глава пятая. ВОЛКИ В РАЮ

1

Один из блокнотов Кости Найдича был исписан наполовину. Это была все та же, очевидно, задуманная им рубрика. Заметки предварял заголовок: «Эмигрантские судьбы». Без числа, порою оез указания адреса описываемых событий. Возможно, в своих поездках он записывал эмигрантские истории с чьих-то слов или переводил из газет. Возможно, Найдич сам встречался с героями своих записных книжек. А возможно, это было начало задуманной им статьи или даже книги. Но успел он, как видно, немного. Надежда Павловна сказала: в последние годы у него появились галлюцинации, мучило нервное истощение.

В начатом блокноте мы узнали о некоторых судьбах.

СУДЬБА ПЕРВАЯ

Евгении Сергеевне Т. 91 год. У нее суставный ревматизм, и она передвигается в кресле на колесиках... Она выразила желание поселиться в старческом доме.

История Евгении Сергеевны необычна. Она уроженка Владивостока, там вышла замуж, имела двух сыновей. В 1920 году Евгения Сергеевна поехала из Владивостока в Харбин, где очутились ее братья, прошедшие Ледяной поход. Через месяц она должна была вернуться во Владивосток, но к тому времени в Приморье укрепилась Советская власть, и Евгения Сергеевна оказалась отрезанной от семьи. Через четыре года, когда дипломатические отношения между Китаем и СССР были установлены, Евгения Сергеевна узнала, что муж ее в Сибири, а сыновья отданы в детский дом. Прошло несколько лет, муж Евгении Сергеевны умер. О детях она не имела никаких сведений. Евгения Сергеевна работала конторщицей в управлении Китайско-Восточной железной дороги. Шли годы, братья Евгении Сергеевны тоже умерли. Началась японская оккупация, затем вторая мировая война. Евгения Сергеевна перебивалась как могла, жила впроголодь, но отказалась от репатриации в СССР.

— Все мы, горсточка русских, оставшихся в Харбине, влачили жалкое существование,—рассказывает Евгения Сергеевна.—Но вот случилось чудо. Моей подруге, Соне 3., удалось уехать в Бразилию, к сыну. Однажды в Сан-Паулу она пошла к зубному врачу и там, дожидаясь приема, разговорилась с каким-то русским господином. Узнав, что Соня приехала из Китая, этот господин спросил, знает ли она Евгению Сергеевну Т. «Как не знать! Это моя лучшая подруга. Мы вместе с ней горе мыкали».—«Сын вашей подруги ее разыскивает,—сказал господин.— Он живет в Нью-Йорке. Мы вместе с ним были в немецком плену. Дайте мне адрес Евгении Сергеевны, я сегодня же напишу ее сыну...» Мой младший сын, Сережа, нашел меня и выписал в Америку. Мой старший сын погиб в боях под Курском. Я прожила с Сережей 15 лет. Он умер от рака три года тому назад. Теперь я совсем одна. Я боюсь оставаться ночью одна. Вот почему для меня лучше будет поселиться в старческом приюте.

— Мы вас устроим, Евгения Сергеевна. Все будет хорошо.

Приходит смуглая и большеглазая Мэри. Мы говорим по-французски, и Мэри сообщает мне, что полюбила одинокую старушку, как родную.

— Она зябнет потому, что домохозяйка не дает достаточно отопления. Тогда я зажигаю газовую духовку и везу мадам Т. в кухню, чтобы она там согрелась.