Полынь и порох

«В общей своей массе настроения казачества мало чем отличались от настроений российского крестьянства. Не испытав еще на своей шее „прелестей” большевистского управления и не получив ничего от „корниловщины”, казаки больше всего боялись ввязываться в междоусобную распрю.

Как правило, слушая агитаторов с обеих сторон и соглашаясь с ними, станичники применяли тактику депутаций.

Депутаты часто были навеселе и в чрезвычайно воинственном настроении. После долгих заверений в лояльности и изложения различных стратегических соображений, как правило, следовали просьбы о помощи финансовой, боеприпасами и амуницией. Когда же на другой день в станицу приезжали представители какого-нибудь командования, то оказывалось, что никого собрать нельзя, и сами депутаты беспомощно разводили руками и ругали мифический Круг, который их посылал. На том дело и кончалось, пока большевикам это не надоело. А, как известно, налетевший шквал суров и беспощаден: в его стихии гибнут или властвуют, а иное он обращает в человеческую пыль…»

Из дневников очевидца

На вопросы дядьки Макара, казака, принявшего их на постой: «Куды вы, хлопцы, тепереча приписаны?» или «А кто у вас атаманит?» Лиходедов отвечал, что ротмистр Сорокин велел им пока отсыпаться, а после того как в штабе разберутся со стратегией, обещал поставить их на довольствие в команду связных.

– Значится, вы при штабе будете, – с видом знатока подытожил дядька Макар.

Слышавший это Фома Егорыч одобрительно кивнул:

– Оно и правильно, нехай хлопчики под присмотром ходют – под пули завсегда успеют. Да и сытнее там.

Сорокин пришел только на следующий день, в обед. Ротмистр был необычайно серьезен. Поздоровавшись со стариками, он на их вопросы ответил, что пока приговорили двигаться к Зимовникам. Затем сухо бросил партизанам:

– Одевайтесь. Собираться по-походному.

Ребята молча собрали нехитрые пожитки, взяли винтовки и, попрощавшись с казаками-ветеранами, вышли на улицу. Старик Семилетов всех важно перекрестил, а Фома Егорыч с напускной строгостью погрозил клюкой:

– Смотрите, Шурку вашего не забижайте, а не то я вас!…

И улыбнулся беззубым ртом.

Отойдя немного от Макаровой хаты, Сорокин заметно подобрел.

Оказалось, что ротмистр уже успел доложить генералу Алексееву о произошедшем в Новочеркасске. Сразу после отбытия Походного атамана из Ольгинской Алексеев приказал привести гимназистов к нему.

В просторной, беленной известью комнате станичного правления за столом, слоями забросанном картами, сидел шестидесятилетний человек, имя которого знала вся Россия. «Родитель» Добровольческой армии, генерал от инфантерии, бывший Верховный Главнокомандующий Русской армии, начинавший еще ординарцем у генерала Скобелева, Алексеев был мрачен.

Показав вошедшим партизанам, вытянувшимся во фрунт, на лавки, Михаил Васильевич приказал Сорокину предупредить караул, чтобы никого не пускали.

– Ну-с, молодые люди, – наклонив голову и подвигав пышными усами, произнес он, – ситуация, в которую вы угодили по воле случая и, надеюсь, из-за преступной халатности казачьих начальников, очень тяжелая. Та часть груза, которая в результате предательства оказалась в руках красных, вряд ли может быть возвращена. А та, которую, опять же, по вашему и Смолякова утверждению, вывез полковник Федорин, неминуемо вызовет распри в нашем стане при любой постановке вопроса. Если Федорин вор, он будет все отрицать. А Походный атаман обвинит нас в посягательстве на свою честь. Его полторы тысячи казаков нам сегодня вот как нужны! В конце концов, после того как мы передали груз покойному Каледину, он нас не должен интересовать.

– Так что же нам теперь делать, ваше высокопревосходительство? – огорченно сказал Лиходедов. – Поверьте, ведь ни мы, ни Иван Александрович ничего не знали!

– В том-то и дело, молодой человек, что я вам верю. И очень жаль, что жертвой оговора может стать такой безупречный офицер, как полковник Смоляков.

Михаил Васильевич немного помолчал, пригладил усы и внимательно посмотрел на Сорокина: