Полынь и порох

Алешка сидел в кабине рядом с Вениамином. В свете фар навстречу бежала брусчатка мостовой, мелькали перекрестки. Вот рынок, вот церковь, вот триумфальная арка, а за ней снова подъем и дорога на хутор Мишкин. В нем Платовская усадьба… Интересно, что бы нынче сказал знаменитый атаман, увидев, как донские казаки рубят друг дружку за то, о чем и представления толком не имеют? Каким бы словом назвал он их, предающих своих соседей и саму идею Тихого Дона?

«Эх, Дон, Дон… – думал Алешка, словно говоря с великой рекой. – Был ты седым, а стал красным от крови. Но не впервой тебе. Кто только не приходил на твои берега: скифы, сарматы, хазары, половцы, татары… Вот и еще одни гунны пожаловали… Плюнули в твою душу, учинив братоубийственный бунт. И невдомек им, что от них и праха не останется, а ты будешь течь. Отряхнешься, очистишься и понесешь дальше свои воды в Азовское, а там и Черное море».

Последняя мысль немного успокоила Алешкину душу. Но все равно, он не может так долго ждать. Он живет сейчас. Он воспринимает происходящее вокруг как свою личную обиду. Это же кошмар, бесчинство, когда несколько отщепенцев отнимают у миллионов людей планы, мечты, любовь. Да тот же чай со сдобной булочкой!… В общем, все, что называется спокойной жизнью.

Лиходедов почувствовал, что начинает злиться. Он подумал, что сам бы не прочь повесить большевистских вождей принародно на Соборной площади. Сразу вспомнилась их с Мельниковым и Пичугиным клятва в пивной.

«Погодите! – подумал Алешка. – Придет час, и мы до вас доберемся».

И погрозил в темноту кулаком.

На повороте, не доезжая хутора, машину обстреляли. Несколько выстрелов из-за деревьев продырявили борт и кабину, но никого не зацепили. Стрелявшие, наверное, бежавшие из тюрьмы пролетарии, не ожидали, что из кузова по ним дадут ответный залп.

Тати, даже не огрызаясь, поспешили ретироваться.

– Эх, некогда мне! – крикнул в темноту Вениамин, надавливая на газ.

За Мишкиным встретилось несколько групп казаков из Южного отряда. На лицах – уныние и разочарование.

– Артиллерия у них сильна, – говорили станичники, – аж два бронепоезда в Аксайскую зашли. Так и лупят, ироды, все вокруг разворотили! Мы пути разбирали, а они больно споро починяють! И не подойтить!

– А где отряд?

– Та нема отряда. Усе вертаются постанично. Кто в город, а кто до хаты. Мы в Богаевскую, за Дон пойдем.

Стало ясно, что Южного отряда больше не существует, а казаки как всегда распылились, испытав неудачу в бою. Душевный подъем и победный пыл плохо организованного воинства мгновенно испарились, натолкнувшись на идейно сплоченные ряды красных.

Дождавшись морского и рабочего подкрепления из Таганрога, большевики навалились на дружинников сразу с двух сторон, и те откатились.

Студенты, сами почти все из донских казаков, тут же стали позорить станичников и обвинять в предательстве. Дело грозило рукопашной, но вовремя вмешался офицер, бывший в третьей команде подрывников. Он спокойно встал между двумя сторонами и негромко, но отчетливо произнес:

– Не вижу никакого смысла в вашем споре, господа. Если мы друг друга тут перебьем, красные еще быстрее окажутся в Новочеркасске. А это, между прочим, столица донского казачества. Не мы ее строили, и не нам ею бросаться. Как вы не понимаете: на этот раз в станицах не отсидеться. Поэтому предлагаю: организовать оборону прямо здесь, своими силами, собирая всех, кто будет идти в город. Местность подходящая, – он обвел рукой полукруг, указывая на бугры и овраги, – для того чтобы малыми силами сдерживать противника. Только патронов нужно побольше, да пара пулеметов не помешала бы. Студенты пойдут полотно рвать, а я, если добро дадите, с вами бы остался.

– Пулемет имеется, – выступил вперед пожилой казак, – патрончиков к нему бы… Я извиняюся, а какого вы военного званию? Чой-то не видать.

– Штабс-капитан, артиллерист. Извините, погоны пришить не успел.

– Штабс-капитан – это подходяще, – качнул головой старик.

Другие станичники одобрительно загудели. Им понравился этот немолодой спокойный человек в офицерской шинели.

– Мы справимся, господин штабс-капитан, не переживайте, – подтвердил Барашков. – А как рельсы рванем, надо обратно сгонять за патронами и подкреплением. Мы пошли. Времени нет.

Пока партизаны гуськом спускались к насыпи, Алешка подумал, что зря полковник Смоляков не послал вчера грузовик за золотом. Теперь, наверное, Берданосовка занята красными. Своими мыслями он поделился с Барашковым.

– И правильно не послал, – сказал Вениамин. – Ты подумай сам, кому его было передавать? Власти нормальной нет. Даже командования нет приличного. Кому? Этим «Стенькам Разиным», что ли, золото вручить? – он кивнул головой назад. – Так они, чуть что, по куреням разбегаются. Чтобы правительство заработало, по крайней мере месяц твердой уверенности нужен. Стабильность, понимаешь? А туг – три дня…

Алешка и сам понимал, что сказал глупость. Но он не умел так, как Барашков, с ходу расставлять все по своим местам и молниеносно делать обстоятельные выводы. А Веня, казалось, мог объяснить что угодно и кому угодно.