Полынь-ягода

А окситоцин влияет на долговечность отношений, заставляет женщину защищать своих детей и проявлять нежность к своему партнеру. В свою очередь, под влиянием вазопрессина между партнерами устанавливается прочная связь, мужчина становится заботливым по отношению к будущему потомству и агрессивным по отношению к другим самцам. Вот окситоцинов-то Донжу не хватило, вазопрессин оказался не на высоте. И Агата теперь работала над тем, как вспрыснуть Донжу недостаток нужных окситоцинов. Именно направленных в строну Агаты.

Она набрала знакомый номер Донжа. Сердце заколотилось…

«Когда об одном я мечтаю, что вдруг да случится дорога,

что свет звезд скрестится, что переплетётся наш путь.

Что вместе окажемся. Вдруг, да какой-то автобус,

какой-то трамвай, электричка и космос свернутся в петлю.

Мы вместе, прижатые, словно бы ленточный Мёбиус,

как будто сплетённые в сладкое слово — люблю!

Да, сколько угодно ты мне говори: вырви, выбрось.

До старости лет говори, хоть до молодости этих лет.

Но есть ещё связанность, скрученность, пламенность, близость,

хотя справедливости нет…»

И тут же прервала звонок. Циферблат Куша зашкаливал.

Агата вбила девять цифр в память прибора. С этого момента Донж перестал сниться. И Агата смогла успокоиться.

Матвею женщина строго сказала: нет, и не надейся!

— Ну, как знаешь…если что, то я на связи! — ответил Матвей, понимая, что с «этими изобретателями» лучше дела не иметь. Все они прибабахнутые.

И Матвей перестал звонить Агате. Да и надобность в этом пропала. У Матвея появились новые возможности для практики. Горизонты раздвинулись сами по себе.

И Агата занялась своим делом. Дальнейшим поиском могилы убитого в войну дедушки Ивана. Словно кожей она ощущала, как это было страшно. Ночь. Мороз. Дед в промокшем от крови бушлате. Осколки по всему телу. То озноб, то жар. Не пошевелиться никак. Ни выпростаться, ни выползти…трясло всё тело, каждую косточку. Хотелось, чтобы не болело так жутко. Чуть-чуть поменьше. Хотелось пить, и дед слизывал с мёртвых лиц снег, чтобы как-то утолить жажду…

Сначала Агата списалась с администрацией посёлка. Потому что ехать в никуда не хотелось. Бонифаций предложил: ехать Агате на машине самостоятельно. Но не сейчас — зимой, по льду, холоду. А весной, когда появятся первые одуванчики.

Поэтому зиму Агате, надо было как-то пережить, накопить сил и хорошенько подготовиться. Она много гуляла, ходила по улицам, раздумывала.

В парке. В сквере. В детском городке, где качели, карусели. Где пахло детством. И е любимым Донкихотством, романтизмом.

Тем более, что колесо обозрения издалека походило на мельницу.

Неожиданно Агата услышала, что е окрикнули. Сначала она не поверила: это был его голос. Бархатистые нотки.

— Донж? — Агата замерла.

— Красивая какая! Приоделась? У тебя кто-то появился? — Донж подошёл ближе. Модное пальто. Шляпа.

— А ты всё такой же…

Голос у Агаты дрожал. Она поняла: что любовь никуда не делась, она также горяча. Страстна. Неумолима. И всё также больно.

Полынь-ягода…

— Ты чего тут? — спросил Донж, приобняв Агату за талию.

— А где же мне ещё быть? Как не здесь? Ты же сам мне всегда говорил, что я неизлечимая Донкихотствующая дама. Чистый романтик. Что у меня нет твёрдой опоры. — Агата решила не отстраняться. Пусть — обнимашки, так обнимашки.

Затем последовали такси, квартира, где проживал Донж. Стук в стену. Мама возмущалась. Она не любила Агату. Она не могла простить сыну то, что он выбрал «не ту»…маме было почти восемьдесят лет.

Он целовал Агату: всё вперемежку. Лицо, руки, живот, грудь, попадая в горячее, в сладкое, во влажное. Если бы Донжу надо было переночевать, лёжа на Агате, она была бы не против, да хоть зимуй на мне. В их единении было что-то от Евридики, Антея, Самсоны. И тело, разметавшееся на постели — это всегда на грани жизни и маленькой смерти от разлуки. И это всегда прощение, его — Донжа, вечно гуляющего по чужим кроватям. Так было и на сей раз.

— Когда-нибудь я выйду замуж…

— Я не женюсь…

— Тогда и я не выйду…

Но надежда на то, что она станет женой Донжа, всё-таки теплилась слабеньким огоньком в душе Агаты. И ничем эту надежду невозможно было заглушить, как костёр без воды. Надо было ждать дождь. Ливень. Иначе весь лес спалится, вся роща, луга и деревни…Зови пожарных.

Агата заснула крепко прижавшись к Донжу. Так, чтобы не осталось ни одного миллиметра зазора между их телами. Пышная грудь Агаты разметалась. Донж был большим и тёплым. И в его ладони могло уместиться всё лицо Агаты: щёки, лоб, нос, чуть приоткрытый рот. И влажное дыхание. Тёплое, как у овечки. Во сне Агата и Донж несколько раз, снова и снова раскидывались телами, вжимались в друг в друга. Общаясь на языке неугомонных тел.

Вот бы вцепиться в него руками, ногами, обвить бы его и не отпускать никуда. Никогда. И умереть в один день.