Полынь - трава горькая (СИ)

— Горы? — Нина смотрела Роману в глаза, и видела там просьбу, мольбу и… еще что-то, чего она не знала. Тот же взгляд, когда рисовал её, и вот теперь. Что это значит? Стремление удержать? Этот мальчик был моложе, неопытнее, ничто не связывало их, любила Нина другого. Но она хотела понять. И неожиданно для себя ответила:

— Я бы посмотрела… дельфины, горы…

— Я дядю Степана попрошу, у него машина есть, он отвезет, — Роман подошел и стоял перед ней, совсем близко, а Нина все смотрела в его глаза. Молча. И вдруг улыбнулась, шагнула навстречу, потянулась к его губам и поцеловала.

— Поедем, Рома… или на вокзал, или к дельфинам. Тут я не хочу оставаться, — она обняла его, прижалась и повторила: — Поедем к дельфинам…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 14. Вечер и ночь

Нина не стала думать «почему», она отпустила себя.

Это не была обида на Сергея, или желание отомстить. Нет, она хотела узнать — а что же потом, за тем взглядом, каким на неё смотрит Роман. Сережа так не смотрел, там было другое, прочное, правильное.

А Роман? Она просто пошла за ним, без мыслей, сомнений, угрызений совести. Если бы ей сказали до отъезда из Петербурга, что такое возможно, она бы и ехать отказалась. А сейчас сидела посреди разогретой солнцем степи, благоухающей травами, и слушала, как высоко в небе звенит: «тирли-тирли-тирли…»

Она искала глазами, но так ничего и не увидела, кроме бездонной синевы.

— Это жаворонок, — сказал Роман, он сидел напротив Нины и быстро рисовал в блокноте, — его не видно, только слышно.

— Зато вон стрижи носятся, — Нина завела руки за голову и легла в траву. Роман продолжал рисовать. — Хорошо здесь как!

— Надо было зонт взять, все-таки кожа у тебя не привычна, обгоришь снова.

— Не хочу зонт, ты за сметаной съездишь.

Они жили тут уже три дня, уехали сразу тогда же, как поцеловались, Роман пошел к соседу, попросил отвезти, а Нина пока уложила вещи. И к вечеру они уже были в недостроенном коттедже в предгорье Карадага. Степан распрощался, пообещал матери Романа ничего не говорить и почему-то не взял денег, даже за бензин, только рукой махнул на прощанье, да обронил:

— Давно надо было, Рома. Не место тебе в Береговом.

— Спасибо, дядя Степан, если что, я тут буду пока, — Роман обернулся к Нине, она кивнула и помахала рукой Степану.

Ей все равно было, что он подумает.

Недостроенный коттедж не стоял заброшкой, имел странно обжитой вид. Во дворе протянуты веревки, на них сушились робы и рубашки, в сторонке на улице под навесом устроен столовый уголок — сам стол, по обе стороны скамьи, а в стороне на столбе раковина с умывальником. Шкафчик стоял с какой-то посудой, поодаль железная уличная печка, или как еще это назвать, Нина не знала, подставка для тагана.

— Тут у меня ребята рабочие живут, вообще-то нельзя, но они там у реки барак-времянку собрали, я разрешил.

— А почему нельзя?

— Да налоги же, еще и сведения надо подавать, а у них не у всех с документами хорошо. Но большая часть по соседству тут на объекте официально работают, строят поселок коттеджный, а ко мне после работы приходят и то не каждый день. Внизу только стены, без отделки, но второй этаж жилой, пойдем, покажу…

И они пошли, поднялись по внешней лестнице, она вела на галерею, и там был вход в комнаты. Одна жилая поменьше, а другая — мастерская, смежная с кухней и ванной. И снова чистота такая!

Нина разулась на галерее в комнаты вошла босиком. Когда оказалась в мастерской — замерла. Вот почему дом не был заброшен! Тут жили картины Романа, целый мир. Цветной, яркий, радостный. Море, море, море и степь. Незаконченная картина стояла на мольберте, на ней развалины древней крепости, в отдалении шатры кочевников, лошади, повозки, а на первом плане…

— Ой, это же Степан! — узнала Нина. — Какой он тут грустный, прямо на земле сидит, что это с ним?

— Да, это мне Степан немножко позировал, — Роман вошел следом за ней, папку с набросками и большой чехол с эскизами, которые он из Берегового захватил положил на стол, а сумку Нины не внес. Прошел в комнату и продолжал уже оттуда. — Это он как будто хан Атрок.

— А почему печальный такой?

— Легенда есть, — Роман вернулся в мастерскую, поправил картину на мольберте, вгляделся, — что когда изгнал Владимир Мономах половцев из степи от Дона, то Атрок ушел на Кавказ и стал там жить, а его брат Сырчан остался у Дона. Когда Мономах умер, Сырчан послал за братом, чтобы опять воевать, на Русь походами, и посыльному велел взять с собой сухой пучок полыни. Если откажется Атрок вернуться, чтобы понюхал эту траву. И посыльный все так и сделал, звал, песни половецкие пел — Атрок не хотел вернуться, смеялся только: «Мне и здесь хорошо», а как понюхал полынь — заплакал и сказал: «Лучше умереть в своей земле, чем править чужой» И вернулся… Вот тут он как раз плачет, не все получилось у меня, я не смог нарисовать, как хотел.