Полынья

Поэтому "Кристалл", оставив без внимания покойный рейд, пронесся сквозь строй деревянных судов, как белая морская птица среди выводка квохчущих кур, и смело устремился в открытое окно гавани. Он шел с приспущенными якорями, у которых застыл боцман Кутузов, чтоб вцепиться ими, как клешнями, в скалистый грунт: со штурвалом, накатанным на поворот, который сжимал Леха Шаров, готовый броситься на таран течения, противопоставив ему крепость своих мышц и лошадиные силы машин, возле которых застыл Микульчик со своими механиками и мотористами, Вовяном и Андрюхой; со стерегущими матросами Величко и Трощиловым, державшими наготове свернутые петлями бросательные концы; при зрительском соучастии радиста Свинкина, повара Дюдькина и весело лаявшего Дика, кипевших желанием броситься на выручку кому-либо, и при ажиотаже на охотничьих судах, где уже лязгали цепи и прогревались двигатели, так как всем стало ясно, что "Кристалл" идет на причал и можно пристроиться за ним.

В этих условиях, мысленно сняв с себя бронированную кольчугу "Агата" и облачившись в алюминиевую распашонку "Кристалла", капитан Просеков взмахом руки отдал приказ рулевому. Леха Шаров протаранил течение на самом опояске "восьмерки", где ее разнотекущие струи, перекрещиваясь, ослабляли себя, а Просеков, переведя телеграф на задний ход, сумел развернуть судно на одной пятке кормы, и, как только "Кристалл" описал дугу, течение, оказавшись у него с морской стороны, привело рыскавший нос в соответствие с линией ветра. Теперь течение ограждало их как барьер, и только ветер осталось перехитрить. С этим справился боцман, обрушив в воду свои якоря. Поигрывая чугунной цепочкой, чтоб ветер скользил под углом, не натягивая звенья, он в мгновение ока оказался у ветра за спиной, вытравив ровно столько цепи, чтоб ее хватило до пирса, а потом, когда ветер пропустил, тут же подобрал цепь, дав "Кристаллу" опереться на якоря. Наступила очередь Величко и Трощилова. Они не промедлили, с ходу заарканив несущийся берег, и, как только там зацепили тросы, положили внакрут на кнехты, и при полном изумлении публики легковесный "Кристалл" (ошибись Просеков хоть на миллиметр, его б сдуло в море как пушинку) прикоснулся к ободранным сваям скулой, а потом прижался всем корпусом, сотворив маленький морской шедевр, который мог понять и оценить только истинный моряк, а не какой-либо брюзга или чиновник.

Вступая в свои права, Кокорин молча проводил взглядом удалявшегося в каюту недисциплинированного матроса Просекова. Нетерпеливо посматривая, когда за ним закроется дверь, Кокорин не мог предположить, что его ждало еще одно испытание. Приготовил его боцман Кутузов, который запереться Просекову не дал.

Одетый в парадную форму, о чем говорила пара новеньких белых перчаток, обтягивавших рукава ватника наподобие мотоциклетных краг (обычные нитяные перчатки, предназначенные для работы на палубе), сжимая в руках швабру и веник, произнес с торжественностью в голосе, придававшей особую значимость тому, что он говорил:

- Я принял решение почистить тут как надо быть...

Просеков, как ни был строг, уступил.

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МАРЕСАЛЕ *

1

После урагана море было пустое, в тяжелом похмелье волн. Еще ни один пароход не вернулся из плавания, и на рейде порта не было видно ни мачты, ни огонька. Обрывистый берег гавани, вдававшийся оконечностями далеко в море, был перепахан вдоль и поперек. Волны разметали в затоне портовый флот, а одну баржу забросило прямо на тротуар, напротив винного магазинчика с красной дверью. Местами дамбу слизало начисто, и волны, перелившись через нее, затопили дорогу, по которой возили уголь, подступив вплотную к деревянным развалюхам на берегу. При ударах с моря, окатываемые такой холодной водой, что она льдом отслаивалась на стенах, эти строеньица разваливались прямо на глазах. Выдержали портовая кузница и сторожевой пост - бревенчатое здание на сваях, с фронтоном и лестницей.

Но вот волны начали отступать, и море уже не казалось таким безлюдным, как прежде. Изредка на горизонте можно было увидеть дымок охотничьей шхуны или самодельный парус, который ставил какой-либо нетерпеливый рыбак. А ночью стали видны огни пароходов, идущих сюда для ледокольной проводки. Они пришли к концу дня, а еще раньше брандвахта пропустила с десяток деревянных посудин, чудом уцелевших в урагане и теперь триумфально дымивших остатками угля. Море разглаживалось, но внутри него еще словно раскачивался гигантский маятник, и время от времени слышался глухой, нараставший из глубины гул, и над волноломом вставала километровая завеса из пены и брызг. Но эти удары звучали все реже и реже, а потом замолкли.