Полынный мой путь (сборник)

«Эту книгу не надо читать тому, кто не знает пьянящего запаха полыни, будоражащей кровь емшан-травы. И тот, кто в вороном коне не видит гарцующей красоты, а в степной песне – услады сердцу, пусть тоже отложит ее, и он не поймет автора. Пожалуйста, не берите ее и те, кому не интересно прошлое и будущее, кому безразличны предки и потомки. Она не для вас».

Тот эпиграф отношу ко всем своим книгам, всему творчеству… Я пишу для себя, потому что хочу знать правду о себе, своем народе, своей стране. Только правду, какой бы она ни была. С моей точки зрения, именно забвение исторической правды привело нас к кровавым конфликтам, которым не видно конца. Нормально ли: брат пошел войной на брата… В том же армяно-азербайджанском конфликте вижу войну братьев, забывших родство. Ведь в тысячах азербайджанцев течет армянская кровь, в тысячах армян – азербайджанская, о чем свидетельствует история и еще недавние межнациональные браки. Оба народа обмануты ложью. Забыли исток родного эпоса.

А достаточно обратиться к великолепному армянскому сказанию «Сасна црер», чтобы увидеть его алтайские корни. Разумеется, речь не о тюркских именах братьев – Санасар и Багдасар, а об их жизни и подвигах: чего, скажем, стоит эпизод с обретением коня, меча-молнии, чудесных доспехов. Конь давал советы Санасару, он помогал истреблять врагов. А откуда конь у армян? Да еще говорящий те же самые слова, что у тюрков Древнего Алтая?..

И в моем Дагестане братоубийственная вражда. Сердце сжимается от боли, стоит увидеть, что происходит там, стоит услышать спор, чей народ древнее. Спорят, вместо того чтобы вспомнить былое – когда были единым народом Кавказской Албании, жившим во имя торжества веры в Бога Единого… Как объяснить людям, что они братья?

Задача! И очень важная. Для того пишу свои книги. Хочу словом остановить кровь, льющуюся на священную землю Кавказской Албании.

Глава V

Одна из древнейших рунических надписей. Серебряная чаша. V–IV вв. до н. э. Курган Иссык. Казахстан

Наскальные изображения тюркских священнослужителей. 1-е тыс. до н. э. Алтай

Тайна пустующих храмов и библиотек

Исповедь после исповеди

Казанский кремль – образец тюркской архитектуры

Инквизиция. Святой Доминик сжигает книги еретиков (художник – П. Бурругете)

Наконец, подошла моя очередь, я опустился на колени, склонил голову и произнес негромко:

– Грешен я, батюшка, грешен перед Господом Богом. Примите мою покаянную исповедь, отпустите грехи…

Долго ждал я этой благостной минуты покаяния, давно чувствовал в себе скверну, вошедшую в плоть и мешавшую мне жить, жаждал, чтобы нечистый вышел и освободил душу мою… Было что порассказать святому отцу, было в чем покаяться. Ибо грешен я.

Однако минуты через две-три возникло ощущение, что слова мои улетали куда-то и терялись без эха под холодными сводами храма. Ощущение усилилось, когда батюшка, на вид совсем молодой, но уже с заметной одышкой, сидевший, чуть развалившись рядом на стуле, невпопад задал дважды один и тот же вопрос: «Как имя твое?», но по имени ни разу не назвал. Потом спросил, есть ли дома икона, венчался ли я с женой? Получив, естественно, отрицательные ответы, он опустил мне на голову накидку из тяжелой плотной ткани и, кажется, перекрестил, что-то бормоча себе под нос.

Вот, собственно, и вся исповедь.

Я встал, поблагодарил и пошел к выходу из храма – голова кружилась. Покаяния не получилось, хотя грехи мне были отпущены.

В Бога я верил всегда, в чем заслуга бабушки, царство ей небесное… Вслух, правда, не признавался. Все поколение мое не признавалось – не принято. Боялись. Жили, учились, работали. И комсомольцами были. Однако когда привычная жизнь сломалась, когда «перестройка» закружила, ожесточила страну – задумался. Так ли жил? Не обманулся ли? Тогда и ощутил в себе скверну: непреодолимо стало желание исповедаться, чтобы смыть прошлое и очистить себя от не своих грехов, ставших уже своими.

С волнением, с ожиданием чуда, которое излечит меня, поехал я на Валаам, этот северный Афон православия, поехал не просто с туристами – в группе московских паломников.

Сначала складывалось как нельзя лучше, улыбка восторга не сходила с моего лица. К счастью, я не очень-то знал тогда о религии, она жила во мне как бы на верхнем этаже сознания. Скорее в мечтах и иллюзиях… То паломничество было порывом не разума и не души, скорее данью моде, но оно стало первым шагом по скользкой дороге духовной темы, которую одолевал я всю жизнь, осваивая просторы тюркского мира. Возможно, оно разбудило во мне дремавший интерес к вере, о которой рассказывала бабушка. Тем дорог мне этот старый очерк, который захотелось перечитать и немного поправить. Снова Валаам, но уже другими глазами – с другим знанием дела.