Полынный мой путь (сборник)

Каким же сильным было слово «инквизиция», оно действительно «жгло уста тем, кто произносил его, и уши тем, кто слышал». Церковь следы тюркской культуры назвала, как известно, по-тюркски – «ересью». И что? Запад не смог придумать даже нового слова. Это очень и очень показательно! Потому что новые слова в языке рождаются вместе с новой мыслью или новым понятием, здесь же мысль и желание обогнали слово.

Как проходили реформы языка в Западной Европе тоже известно, повторять историю Средневековья не вижу здесь смысла. Эдуард Гиббон вполне подробно и обстоятельно объяснил суть инквизиции, суть эпохи Возрождения, суть политики того времени. Не называя тюрков тюрками. А называя – еретиками. Показал, как Европа реформировала свой тюркский язык, недовольных еретиков сжигая на костре вместе с их книгами… как в Англии появился среднеанглийский язык. Затем Шекспир!

Одним из авторов языковых новаций в Италии был Данте Алигьери. Здесь та же трагедия, но с другими оттенками. Тюркские книги сжигали, прятали в монастырях. Но не сожгли, не спрятали, они жили в памяти народа, которому Церковь запретила помнить предков, запретила говорить на родном языке. И тем не менее.

Современные филологи отметили сходство сюжетов и образов у Шекспира и Низами Гянджеви, двух великих поэтов Средневековья, не знавших о творчестве друг друга абсолютно ничего. Порой красота мысли и ясность выражения у них – как близнецы, которые встречаются после недолгой разлуки.

«Человека можно познать по обществу, в котором он вращается, о нем можно судить и по языку, которым он выражается», – сказал по схожему поводу в XVII веке Джонатан Свифт, великий английский писатель. И был абсолютно прав… Языковая культура, даже забытая, не умирает! Следы ее остаются, они и привлекают.

…Да, Иван Грозный владел библиотекой – книгами, написанными по-тюркски. Повторяю, они не пропали, нет, их просто разучились читать. Возможно, кто-то из читателей, как я, держал в руках эти бесценные реликвии. Наверняка, они есть в сундуках староверов – тонких ценителей древности. В архивных фондах библиотек. Люди смотрят на них и не понимают, что это за книги? Потому что не ведают о темных лабиринтах, куда в XVII веке иезуиты заманили всех нас и себя в том числе.

Вот и уходим дальше, дальше от родного очага, от своих, забытых, храмов и книг. В небытие ведь уходим, а так не должно больше быть, если посмотреть на известные факты с высоты XXI века…

Однако здесь, чтобы рассказ об истории языка перевести на уровень XXI века, мне желательно отступление от темы, иначе, боюсь, буду не понятен читателю, который пока не подготовлен к такому повороту темы. Приведу фрагмент своего очерка, который никак не связан с лингвистикой, но связан с моделированием процесса познания истины, о чем, собственно, и хочу дальше говорить. Поэтому начну издалека.

Однажды меня пригласили на должность президента рыболовной компании (было это еще во время моей молодости, лет двадцать назад). Предложение обескуражило своей неожиданностью. Заманчиво, конечно, президентское кресло! И, немного поколебавшись, я согласился, хотя понимал, что иду на авантюру – опыта никакого, рыбу ловил раньше разве что удочкой в пруду. И все-таки согласился.

Ближайшими моими помощниками стали трое приятных молодых людей. Опытными их не назовешь, но ребята головастые. Я сразу почувствовал это при знакомстве. Рискнем, коль говорят, что это благородно.

Богатой нашу фирму назвать было трудно: пять судов, но с укомплектованными командами и с самыми современными орудиями лова. Орудиями на зависть любому капитану. Вот, пожалуй, и все, если не считать ста долларов в банке и огромного желания разбогатеть. Возможно, ради удовлетворения этого тайного желания я и пошел в фирму. Словом, мы начали дело. Контракт подписали сразу на десять лет.

Я вел дело строго, без эмоций, полагаясь на экономический расчет. К этому старался приучить помощников. Рыба, суда, счет в банке – больше ничего не должно интересовать.

По соглашению с правительством нам разрешили ловить в двух зонах: в глубоководной и шельфовой. В глубоководной ловля обходилась заметно дороже, но там открывался простор для поиска косяков. Конечно, можно было взять и третий вариант: вообще не ловить сезон, поставить суда на якорь и только платить зарплату команде. Но не для того у меня голова, чтобы становиться на якорь. О четвертом варианте и не говорю, потому что он выглядит неприличным – сдать часть судов, а команды распустить… В общем, было над чем поломать голову.

Да, чуть не забыл. У нашей фирмы буквально сразу, как я сел в президентское кресло, появились конкуренты. Их было четверо. Такие же компании, с таким же исходным капиталом. Судьбе было угодно проверить наши головы и нервы… Что ж, поехали.

Почувствовав запах моря и будущих доходов, я взял кредит в банке и, присоединив его к нашему жалкому капиталу, вложил деньги до последнего цента в постройку новых судов. Заказали еще пять – в расчете на хорошие уловы.