Полыновский улей

Пеца остался сторонником полного уничтожения денег.

—Я бы всех их скупил; бумажные сжег, а мелочь бы — в Неву!..

* * *

Врач Блюминау, как всегда, встал в десятом часу. Горничная подала ему кофе. Он не торопясь позавтракал и, поджидая первых пациентов, принялся за утренние газеты.

Прошел час. Газеты были просмотрены и отложены в сторону, но посетители не появлялись, хотя обычно большинство больных приходило с утра.

Немного раздосадованный, врач прошел в кабинет, перебрал инструменты, заправил спиртовку и все больше и больше удивлялся: что за убыточный день!

Наконец звякнул колокольчик. Блюминау поспешил в прихожую, обрадованно потирая руки. Когда врач не был занят с больным, он открывал сам. Блюминау принял полную внутреннего достоинства позу и торжественно распахнул дверь.

На лестнице никого не было. Врач постоял секунду в той же позе, потом шагнул за порог. Никого! Пожав недоуменно плечами, он закрыл дверь и вернулся в кабинет.

Минут через десять снова раздался звонок. И в точности повторилась прежняя история.

Выдержки у врача хватило на три раза, а на четвертый он уже не принимал величественной позы. Когда зазвонил колокольчик, он бросился к двери с гневным лицом, выскочил на площадку и успел услышать доносившийся снизу топот: кто-то поспешно сбегал по лестнице.

Блюминау вызвал горничную, приказал сходить к дворнику и сказать, что кто-то хулиганит у дверей.

Горничная вернулась с листом серой бумаги.

—Барин, — сказала она, — дворник обещал покараулить, а это я сняла с вашей вывески...

Горничная протянула врачу бумагу. С одной стороны она была вымазана вместо клея жеваным хлебом, а на другой виднелась надпись: «Врач не принимает».

—Это... неслыханно! — пробормотал Блюминау. — Это...

Его прервал колокольчик. Врач схватил со стола круглую палку, к которой прикреплялись свежие газеты, и ринулся к двери, но одумался. Ведь это мог быть пациент! Швырнув палку обратно, Блюминау одернул пиджак и открыл дверь. Пусто!

—Ну подожди, мерзавец! — прохрипел он, на цыпочках прокрался к столу, сверкнул глазами на растерявшуюся горничную, взял палку, так же на цыпочках возвратился к двери и встал, готовый по первому звонку выбежать на лестницу и обрушиться на хулигана.

Ждать нового звонка пришлось довольно долго. Наконец врач услышал легкие шаги. Ближе... Ближе... Колокольчик дернулся! Блюминау распахнул дверь и замахнулся...

За дверью стояла женщина. Она испуганно попятилась, приподняв к лицу обе руки. Врач узнал в ней жену богатого лавочника Голубова.

—Мадам! Простите! — взмолился Блюминау. — Прошу вас, входите! Это ужасное недоразумение!

—Нет-нет! Не-ет! — ответила женщина и заторопилась вниз.

Доходы зубного врача пошли на убыль. Мадам Голубова рассказала всем знакомым о «сумасшедшем докторе». А ее знакомыми были почти все лавочники Невской заставы. Блюминау разом потерял значительную часть богатых пациентов.

Дворник получил от врача хорошую плату и караулил дверь его квартиры, но таинственные звонки не прекращались весь месяц. Потом пропала бронзовая табличка. Блюминау заказал новую. Тогда неизвестные злоумышленники заменили табличку совершенно такой же бронзовой дощечкой, но с другой надписью. Она провисела три дня, пока к Блюминау не явился человек, страдающий хроническим воспалением голосовых связок. Произошел неприятный разговор, после которого зубной врач спустился вниз и с ужасом прочитал на табличке: «Врач Брюлау. Ухо, горло, нос».

Врач Брюлау жил на другой улице. Оттуда и перекочевала табличка.

Блюминау снял новую квартиру в другом конце города и навсегда покинул Невскую заставу.

В феврале 1917 года Пеце исполнилось четырнадцать лет. Мать в день рожденья подарила ему сатиновую рубашку, а отец похлопал его по плечу и сказал:

—Пора, Петька, на завод...

Приняли его учеником в кузнечный цех. Неделей позже дружки Пецы тоже впервые переступили порог грязной заводской проходной.

Жизнь изменилась. По утрам ребята уже не собирались в старом пустом сарае. Заслышав басовитый требовательный гудок, они выходили на улицу и вливались в поток промасленных фуфаек и тужурок. Мальчишки по-прежнему держались вместе — стайкой доходили до проходной и стайкой же покидали завод.

По вечерам, наскоро помывшись и перекусив после работы, они появлялись на набережной и важно прохаживались взад и вперед, чувствуя себя совсем взрослыми.

Чаще всего теперь они обсуждали заводские дела. Врагов у ребят прибавилось. Они познакомились с увесистыми подзатыльниками, на которые не скупились семянниковские мастера, с холодными презрительными взглядами инженеров.

Нашлись у ребят и друзья, хотя долгое время Пецына компания относила их к числу врагов.

Среди таких непризнанных друзей был Артем Гвоздев — опытный молотобоец с литым мускулистым телом. Пеца попал к нему в ученики. Артем смотрел колко, говорил редко и веско, будто ударял молотом. В первый день Артем сказал Пеце немного, но и этим сумел восстановить против себя гордого парня.

— Вот что, кнутиковский атаман... Все знаю про тебя... Не одобряю... Дурь брось!

— Все бы знал, — я бы в полиции был, а не тут! — ответил Пеца.