Ползучий плющ

– Вот, Джордж. Слушай, хватит бродить, садись.

– Не могу налюбоваться твоей квартирой, – сказал он, отходя от книжной полки к длинному письменному столу и останавливаясь перед большой картиной, которую Триш год назад купила на выставке работ выпускников школ Королевской академии. Тогда это многих удивило, но картина понравилась ей, едва она ее увидела.

Написанный в легких желтовато-коричневых и серых тонах, на ней был изображен блеклый городской пейзаж – всего лишь пространство под дорожной развязкой. Но что-то в нем отозвалось в душе Триш, как только она его увидела, своего рода скорость и простор, которые дали Триш столь необходимое ощущение свободы.

– В тебе есть загадка, Триш. Ты интригуешь.

– Я-то? Чепуха. Проще не бывает. – Она не могла понять, почему вдруг ей стало весело, и попыталась сосредоточиться на деле. – Но подожди, мы же говорим о Ники Бэгшот, а не обо мне. Что случилось в полицейском участке?

– Триш, – серьезно сказал он, ставя кружку на пол и с удовольствием вытягивая свои длинные ноги на ее низком диване, – послушай меня.

– Я слушаю. Что случилось?

– Я знаю, как ты расстраиваешься, когда люди, в которых ты веришь, на самом деле тебя обманывают.

– И что? – спросила она, удивленная, что он это заметил.

– А то, что я хочу предостеречь тебя: невиновность Ники может быть не такой уж бесспорной, как ты думаешь.

– Почему? – спросила она после долгого молчания, размышляя о синяках, червяках и о различных причинах, по которым Ники могла покрывать Роберта. Наиболее очевидный ответ – у них роман, но ей трудно было поверить, что такая молодая девушка, как Ники, захочет спать с мужчиной почти на двадцать лет ее старше.

– По двум совершенно разным причинам, – объяснял тем временем Джордж. – Они абсолютно не связаны друг с другом, но по отдельности вызывают тревогу.

– Хорошо. Ты меня предупредил. Я готова слушать. Что за причины?

– Первая – Ники призналась, что она эпилептик.

– Понятно, но я не понимаю, как это может превратить ее в педофила или убийцу, – почти с облегчением сказала Триш.

– Она что-то говорила тебе про педофилию? – резко, с подозрением спросил он.

– Ники? Мне? Нет, конечно нет. С чего бы?

– Тогда почему ты об этом упомянула?

– Ну ладно, Джордж! Чего ты прицепился? Мы все в первую очередь боимся этого. И вообще, по тому, как меня вчера допрашивала полиция, было совершенно ясно: они убеждены, что тут не обошлось без педофилии.

– Они допрашивали тебя? – В его голосе прозвучало такое возмущение, что Триш, несмотря ни на что, невольно улыбнулась. Она обеими руками взъерошила волосы, чтобы они топорщились еще более решительно, чем обычно.

– А почему нет? Это было ужасно, но я понимаю, что им пришлось.

– Триш, – сказал он, поднимая свою кружку, – ты была готова привлечь меня к помощи человеку, которого едва знаешь. Почему ты не позвонила мне, когда они навалились на тебя?

– Потому что, в отличие от бедной Ники, я знаю, как все это происходит, знаю свои права и знаю, как защититься. И так или иначе, меня не арестовали. Если бы это случилось, вероятно, я бы тебе позвонила.

– Надеюсь. – Он отпил чаю и снова поставил кружку на пол рядом со своей ногой. Выпрямившись и опять посмотрев на Триш, он улыбнулся. И эта улыбка решительно отличалась от сдержанной официально-любезной улыбки, которой он встречал Триш во время их совещаний в конторе. – Мне больно думать, что тебе пришлось противостоять им в одиночку.

– Я справилась.

– Ладно. Но если это случится снова – когда угодно, – немедленно звони мне. Во всяком случае, это неожиданное заявление Ники об эпилепсии по-другому освещает ее возможную ответственность за происшедшее.

– Я все равно не понимаю, каким образом.

– Не надо на меня злиться, Триш, – сказал он, наблюдая за ней так, словно она была опасной и плохо отлаженной машиной, которая в любой момент может взорваться. – Глупо игнорировать факты. Во-первых, она ото всех это скрывала.

– Кроме тебя. Как тебе удалось добиться признания?

– Это моя работа, Триш. С первой минуты мне стало ясно, что девушку что-то тяготит и она жаждет сделать признание. Я решил, что лучше мне узнать, в чем тут дело, прежде чем этим займется полиция. Даже они в конце концов до этого доходят. Я дал ей понять, что целиком на ее стороне, что бы она ни сделала, и что все сказанное ею останется тайной. Я не уверен, поверила ли она мне, но выложила все о своих приступах, бедняжка. – Он минуту помолчал, а потом добавил: – Ты была права, Триш – она абсолютно одинока.

– Я знаю. – Она посмотрела на него и поняла, какое успокаивающее действие он мог оказать на Ники – такой большой и такой теплый, когда хотел таковым быть. – Но почему эпилепсия Ники заставляет тебя думать, будто она что-то сделала с Шарлоттой?