Ползун

В служебном шкафу завелись наряды – туфли на каблуке, вечернее платье с открытой спиной. Дома эти вещи все равно лежали без толку, Лариса никуда не ходила, кроме как на работу. А тут, выпроводив последнего пациента и сбросив халат, она облачалась в бархатное платье и распускала волосы. Она поступала так, даже когда завотделением не оставался на работе, проводя вечер с семьей. Лариса выходила в пустой коридор, цокая каблуками и поводя бедрами, старуха-поломойка с грохотом отодвигала ведро, давая ей дорогу. А Лариса шла дальше по влажному полу, озаренная светом с потолочных коробов. Это был ее торжественный выход в гулкую пустоту, где не было ни одного зрителя ее красоты и триумфа. Завотделением не мог надолго задерживаться и всегда пытался скомкать прелюдию, сразу выдвигая стол и кушетку, а все эти танцы в платье казались ему пустой тратой времени, которого и так в обрез у женатого мужчины.

Когда он уходил, Лариса стягивала платье, убирала туфли в коробку, проверяла, на месте ли Ползун. Она шла домой через парк, оборачиваясь на темные окна поликлиники, и переживала о друге, оставшемся без присмотра. Будь у отважного Ползуна больше сил, он бы спустился по стеблю, перебрался на стол, а там рукой подать до подоконника, взобраться по кипе продырявленных рецептов и… Что будет дальше, Лариса додумать не успевала, потому что в этот момент приходила домой, а Ползуну хватало впечатлений на этом этапе, и пускаться в опасное путешествие было с его стороны неоправданным риском.

Но любовь закончилась – причем трагично для всех – Ползуна и Ларисы. Завотделением в последнюю минуту выкрутился, как это умеют женатые мужчины, хотя беда случилась по его вине.

Сильно качнув стол, он уронил вазу, в которой стоял букет и жил Ползун. Цветы упали на стол, вода пролилась, но завотделением не придал значения, а Лариса заметила слишком поздно, уже стягивая через голову бархатное платье. Сердце у нее сжалось, она бросилась к столу, перебрала цветы – Ползуна не было. Очевидно, его стряхнули с цветка и уронили под стол. Лариса опустилась на колени и как была полуголая, начала шарить руками по полу – там было натоптано и найти крошечную букашку, конечно, не получилось. Ползун пропал, и Лариса разрыдалась, потому что никто на свете не смог заменить его – такого верного и привязчивого, пока Ползуна не поднял и, скорее всего, не убил страшный вихрь.

Через год Лариса вышла замуж. В поликлинике ей подарили открытку, на которой подписались все сотрудники. Лариса увидела и знакомую размашистую подпись завотделением на почетном, отведенном для начальства месте. Молодые регистрировались в районном загсе, улыбались фотографу на фоне пустых стульев. Жених потел во взятом напрокат костюме, а свидетельницей была землячка – бывшая соседка, недовольная тем, что ее попросили освободить комнату, где Лариса намеревалась жить с мужем.

Землячка кислым лицом испортила фотографии. Лариса в свадебном платье с огромным кринолином неловко сжимала букет. Она не привыкла к цветам, ей их не дарили, вот и завотделением никогда не приносил, а те, что она срывала в парке и ставила в процедурном кабинете, не в счет.

Ларисе хотелось отгородиться цветами, закрыть ими лицо и разрыдаться, но она дотерпела до конца свадьбы. Молодые вернулись домой, жених оглядел комнату и сказал, что надо завести отдельный счетчик, а то соседи целый день дома и много жгут, а их и не бывает никогда – оба на работе, а сюда только спать приходят.

Лариса молча вынесла и это, улыбаясь с сухими глазами. Выйдя в понедельник на работу, она открыла шкаф в процедурном кабинете, и только тогда зарыдала, уткнувшись в бархатное нарядное платье – гусеницы, так и не ставшей бабочкой.