Ползущие

Женщина снова зашевелилась, заскользила вдоль багажника. Что с ней такое? Почему она это сделала? Что-то происходит, что-то неправильное. И та девочка-подросток… Она ведь убегала от этой женщины.

Спрэг закашлялся. В левом легком давило все сильнее. Скорее всего оно наполняется кровью. Он попробовал вспомнить, как это отражается на его шансах. Ясно, что ничего хорошего.

Намокли живот и колени. Спрэг с новой силой осознал, что из раны на груди хлещет кровь, бьет короткими толчками, сначала, на выходе, – горячая, потом, вниз по груди, – уже сырая и холодная. Сердце каждым своим ударом предает его, выталкивает из тела все больше и больше крови…

Помедленнее, – приказал он сердцу. Наложи на рану повязку, – приказал он себе. Но не мог понять, как это сделать. Разум тоже предал его.

Спрэг слышал, что маленькая сумасшедшая женщина с кем-то разговаривает. Как будто в ответ на ее слова раздался царапающий звук, словно что-то протащили, потом мягкое у-у-уш, потом клинк, как будто что-то приподнялось – или прыгнуло – на крышу машины. Он ощутил толчок, отозвавшийся во всем корпусе патрульной машины, ощутил лопатками, прижатыми к крылу.

Потом что-то заскользило вдоль крыши, придвигаясь ближе и ближе. Повернув голову. Спрэг краем глаза уловил мощное скользящее движение. Что бы это ни было, оно приближалось, подползало к нему, в прямом смысле накатывало с крыши. А потом шлепнулось ему на голову, упало на землю, неловко, по-крабьи, затопталось, разворачиваясь к лицу Спрэга. Сознание уже отступало, но впечатление от внешности пришельца проникло сквозь уплотняющийся туман мыслей. Не совсем вещь – что-то одушевленное, может быть, человек, странный, конечно, на четвереньках, колени и локти прижаты к телу, одежда изорвана, лицо грязное, исцарапанное, с одной стороны свисают клочья кожи, на этой же стороне не хватает глаза… Но Спрэг все равно сумел разглядеть лицо и сопоставить его с обрывками формы. Ну конечно, это парень из морпехов – охранников с места катастрофы. Длинные, не по уставу, волосы спутаны, лицо заросло нечистой, сбившейся в ком бородой. Левого глаза нет, в глазнице что-то сверкает серебряным металлическим блеском. Изо рта выглянул металлический язык, облизал губы. Существо все приближалось к Спрэгу, двигаясь короткими рывками и как-то боком, в прямом смысле ползло по асфальту.

Спрэг пробормотал: «Нет!» и поднял револьвер, но тот оказался настолько тяжелым, что никак не прицелишься. Наверное, не хватит сил спустить курок, но он попытается… Как будто одним пальцем тянешь железную скобу из стены… Существо собралось, чтобы прыгнуть на Спрэга.

Стреляй же, черт тебя побери!

Револьвер выстрелил, левое плечо наползающей твари словно бы взорвалось. Существо вздрогнуло и задергалось. Но не сильно. Спрэг понял – одного выстрела недостаточно.

Снова стреляй, ублюдок, да пали же в него, убей!

Но револьвер стал слишком тяжел и соскользнул ему на колени.

Голова ползущего морпеха как будто дернулась, раздался чмок, словно выдернули зуб из десны, голова вдруг выдвинулась из плеч на суставчатом металлическом штыре, отсвечивающем сырым серебристым блеском. Рот раскрылся, шире, шире, шире. Челюсти разошлись, видимым образом отделяясь друг от друга, как у анаконды.

Голова метнулась вперед, челюсти щелкнули на руке Спрэга, вырывая у него револьвер, а вместе с ним три, нет, четыре пальца остались, как мягкие карамельки, в желтых зубах.

У Спрэга не оставалось сил даже на крик. Он замычал, глядя на истекающий кровью обрубок, который только что был его рукой.

Тело ползучей твари приподнялось, но осталось по-прежнему на четвереньках. Движения его напоминали ящерицу. Существо замерло над Спрэгом. Его рука (что-то с ней было не так – там торчало нечто серое и сырое) схватила Спрэга за левую щиколотку и дернула на себя, так что Спрэг шлепнулся на спину. Он понял, что разбил об асфальт голову, но впечатление было смутным, а боль – тупой и далекой.

Затем Спрэг почувствовал, что его как будто зацепили, чем – он не понял, чем-то колючим с нижней стороны тела ползучей твари. Защелкнули и потащили, оставляя на траве кровавый след. Морпех тащил его вокруг машины, боль, прорываясь сквозь завесу мутнеющего сознания, стала по-настоящему нечеловеческой. Боль и шок не оставляли сил беспокоиться о том, куда его волокут.

Тьма в голове все сгущалась, медленно, но неотвратимо. Он едва сознавал, что его волокут на спине, стаскивают с дороги в грязь, сырость, в гущу разросшихся кустов.

Тьма была уже почти непроглядной, но он все же успел заметить сквозь ветви, что над ним парит черный гриф. И был почти благодарен, когда ползучая тварь начала свою методичную работу – рвать на части его тело.

Темнота застилала глаза, как будто ребенок закрашивал сцену действия черным карандашом, изображая ночь.

Накатила последняя волна жуткой боли, арктический холод пронзил его внутренности, и мир заволокла тьма.

16.

13 декабря, полдень