Помаши мне на прощанье

Моя дорогая Грейс!

Сегодня я видел ад. Поверь, преувеличить и переоценить это невозможно. Как и встречать ту жестокость, на которую способен один человек по отношению к другому. Я совершенно не в силах это понять. Твое улыбающееся лицо плывет передо мной, и я вижу твои прелестные глаза, твой носик – такой милый маленький носик, Грейс, и твои красные губки, которые так и просят поцелуя. Иногда ты так реальна, что я протягиваю руку, чтобы обнять тебя. Но картинка сразу же исчезает. Тает. Твой образ – единственное, что есть прекрасного в этом безумии, но каждую минуту каждого дня я рад, что у меня хватает сил следовать единственной верной дорогой. Не я затеял все это. Всеми фибрами своего существа я стараюсь облегчить страдания других, но, очевидно, пройди я соответствующую подготовку, сумел бы помочь больше.

Доктора более чем человечны, если оперируют в условиях, которые я вообразить не мог, пока не попал сюда. Не пойму, как раненый человек способен остаться после этого в живых, но каждый здесь верен профессии и присяге.

Я пройду через войну и закончу учебу.

Слишком поздно для сирени, Грейс. Может быть, следующей весной.

Джек.

Он смог увидеть ее лицо и дать ей возможность узнать его душу, а ужасающие сцены, которые ему пришлось наблюдать, напугали ее. Работа в поместье была тяжелой, день тянулся долго, но леди Элис и миссис Лав сделали все, чтобы жизнь дома – а Уайтфилдз-Корт стал их домом – была безопасной и спокойной и все их нужды удовлетворялись.

Она вдруг услышала, как льется вода в огромную ванну на львиных лапах, и задалась вопросом, помнит ли Лиз, как мало воды им позволено использовать. А как моются мужчины на войне? Джек и остальные? А ведь чистота для медиков особенно важна!

Она подняла глаза от писем, решив не зацикливаться на их содержании. И в голове возникло содержание еще одного письма, в котором доказывалось ее незаконное происхождение. Если слово «ребенок» в письме к Герт относится к ней, значит, оно написано в 1921 году и Герт Патерсон, мать Меган и первая и единственная законная жена ее отца, была жива и здорова.

– Это не важно, не важно, – твердила себе Грейс. Покачала головой. Закрыла глаза, снова открыла и уставилась в пространство.

– Я могу жить с этим. Моя милая мама не знала, что мужчина, которого она любила, уже женат. Тут нет ничего позорного.

Она выпрямилась, встала и спустилась вниз.

– Грейс, мы только что убили за чашку чая чудесный пирог миссис Лав. Он с морковью, и Ева пела песню Картошки Пита.

– Какой все это бред! – фыркнула Конни, очевидно вернувшаяся домой последней. Теперь она сидела за столом. Перед ней стояла тарелка с недоеденным пирогом с начинкой.

Грейс подошла к окну и выглянула на длинные задние газоны, превращенные в огороды, на летние домики, закрытые с начала войны. Теннисные корты, подвергшиеся тому же жестокому обращению, что и газоны.

Поместье простиралось вокруг насколько хватало глаз. Великолепные сады были вырублены, вытесненные полями пшеницы, овса и ячменя.

Она вдруг улыбнулась.

Что сказала Катя, когда она вошла?

– Смотри, Ева, это Англия. Слава богу.

– Ты так права, Катя, это Англия, слава богу.

Глава 17

Поздняя весна 1942 г.

Поезд буквально полз по рельсам. Грейс, стараясь не дергаться попусту, пыталась читать книгу, но сегодня даже сэр Вальтер Скотт не смог завладеть ее вниманием.

– Двигайся, двигайся же, – молила она, когда поезд, выпустив пар и слегка вздрогнув, снова остановился. Как и большинство пассажиров, Грейс повернулась к окну. Ничего. Поле, за которым начиналось другое поле. Вид с другой стороны, хотя его загораживали столпившиеся в коридоре люди, кажется, был точно таким же. Огромный монстр-поезд, превратившийся из льва в ягненка, остановился посреди полей, и никто не знал почему.

Пассажиры, привыкшие к трудностям путешествия во время войны, ворча, уселись – те, кто имел места, – и приготовились ждать.