Помеченная звездами

Я следила за ней, пока она не растаяла облачком. Теперь мы обе были свободны. Я отправилась в город и нашла работу. В конце концов, у меня был талант. Если меня спрашивали о семье, я скрывала, что у меня когда-то было двенадцать сестер. Говорила, что всегда заботилась о себе сама. Говорила, что мне нравится быть одной, и со временем поверила в это.

В это время года сестры Стори ели помидоры на завтрак, обед и ужин. Жареные помидоры, перетертые с хлебными крошками; густой томатный суп с сельдереем, базиликом и сливками; салаты из желтых помидоров, спрыснутых бальзамическим уксусом. Однажды помидоры забыли на плите, девочки прозвали получившееся варево «Черная смерть» и охотно мазали его на тосты. Они выдумывали помидорные шутки: «Почему помидор покраснел? Потому что увидел картошку без мундира! Чем помидоры чистят зубы? Томатной пастой!» Они часами возились на кухне, пробуя самые сумасшедшие рецепты: помидорный мусс, помидорный шербет, торт из зеленых помидоров. Но этим летом Эльв заявила, что у нее аллергия на помидоры. Якобы у нее была от них крапивница. Она не съела ни кусочка. Отодвигала тарелку, сколько бы труда мать ни вложила в блюдо. Эльв было все равно. Она будет есть то, что хочет. Будет делать то, что хочет. Она говорила это тихо, но все слышали.

Душный запах августовских лоз в огороде всегда напоминал сестрам Стори о матери, которая иногда плакала во время прополки. Девочки не знали, то ли она до сих пор тоскует по бывшему мужу, то ли для слез есть иная причина. Эльв предположила, что мать жалеет себя. Клэр решила, что лучше не донимать ее вопросами. Мег спросила, не нужно ли помочь, например, с прополкой. Анни обняла среднюю дочь. После этого они часто работали вместе в конце дня, когда солнце клонилось к закату, но мошкара еще не вилась. Им нравились тишина и общество друг друга.

Мег уже исполнилось пятнадцать, она была прилежной и хорошенькой девушкой. Она носила очки и много времени проводила в одиночестве. Средняя из сестер больше других сестер напоминала Анни в том же возрасте: застенчивая, серьезная, всегда с книжкой. Мег работала вожатой в летнем лагере. Дети ее обожали. Днем она устраивала книжные чтения, которые быстро стали популярны. Маленькие девочки старались сесть рядом с ней и переворачивать страницы. Все до одной носили бархатные ободки, как Мег, а несколько даже попросили матерей обрезать им волосы.

И все же Мег оставалась для Анни загадкой. Она всегда стояла немного наособицу, даже от сестер. Нет, конечно, все три девочки были таинственными, скрытными. Эльв и Клэр продолжали щебетать на своем языке и смеялись над непонятными шутками. Но они замолкали, стоило Мег войти в комнату. Между ними словно черная кошка пробежала, и Анни не понимала, в чем дело.

— Как бы мне хотелось знать, о чем они говорят, — выпалила Анни как-то раз, когда они с Мег работали в огороде и набивали бочку пыльными сорняками.

— Да так, о пустяках. Они считают себя лучше других, вот и все.

Арнелль больше не был интересен Мег. Она втайне осуждала не только язык, но и сам мир. В Арнелле шла война, феи сражались с демонами и смертными. Истории Эльв были полны жестокостей, порой столь зверских, что Мег морщилась и зажимала уши. В них убивали лебедей и выдергивали окровавленные перья. Заколдовывали розы, превращая их в терновник, который пронзал руки, глаза и сердца. Чем ярче и тревожнее становились истории, тем больше увлекалась Эльв. В ее фантазиях постоянно фигурировал мужчина по имени Гримин, которого Эльв мечтала убить. Вместе с Клэр она придумывала самые изощренные казни: сварить в кипящем масле, бросить на съедение воронам, запереть в железном ящике с роем пчел.

Клэр выбрала пчел. Тысячи пчел-убийц из Южной Америки.

По вечерам Анни с Мег сидели на крыльце и читали романы в тусклом августовском свете. Эльв тоже нашла работу — в мороженице. До «Бертийон» ей было далеко, всего лишь жалкий киоск. Какое унижение для Эльв — работать в таком второсортном месте! Но ей нужны были собственные деньги, собственный график. Приходя с работы, она пахла горячими ирисками и серой. Она постоянно врала: матери, горожанам, клиентам, которых частенько обсчитывала, самой себе. Она словно презирала то, что люди зовут правдой: хитрую, но жалкую попытку убедить себя в осмысленности жизни.

Эльв, босая, мрачная, торопливо уходила каждый вечер, хлопнув дверью.

— Пока-пока, — бросала она через плечо младшей сестре.

Только с ней она еще разговаривала, только Клэр знала, кто она на самом деле.

— Не отморозь бока! — кричала в ответ Клэр.

Как жаль, что она слишком мала и не может пойти с сестрой!

Анни всегда спрашивала, когда Эльв вернется, хотя прекрасно знала, что услышит в ответ.