Стоя на самом краю крыши, Клинт с тоской смотрел на город, не обращая внимания ни на свинцовые тучи, висящие настолько низко, что цепляли крыши небоскребов; ни на дождь, льющий потоком с того самого момента, как они вернулись... домой. Да, именно что домой. Как выяснилось, те, кого он принимал за семью, были всего лишь пластиковыми куклами с записанной речью. А место, которое считал своим домом – всего лишь подстилкой у входной двери. Бог Лжи и Обмана... Какая ирония судьбы, что только он единственный ему не лгал. Игрушка, вещь... Он называл все своими именами, соответственно относился, но при этом... Оказывается, это больно – снимать розовые очки. Он-то думал, что избавился от них давным давно, еще в сопливой юности, а вышло так, что ему их натянули насильно, да еще и приклеили, чтобы крепче держались.
- Ты собрался прыгать? – спокойно осведомились за спиной.
- А ты мне разрешишь? – так же спокойно, не оборачиваясь, задал встречный вопрос Бартон.
- А ты этого хочешь? Действительно хочешь?
- А я могу чего-то хотеть? – похоже, их вопросы не нуждались в ответах.
- Мы все чего-то хотим. Только не умеем правильно просить, – язвительно отозвались за спиной.
- А если я попрошу? Ты выполнишь мою просьбу? – наконец соизволил оглянуться Клинт, прищуриваясь, чтобы разглядеть своего, отныне – действительно своего Бога.
- Попроси, – кивнул Локи, глядя на Клинта глазами самой Вечности.
- Возьми меня... – слова скатились с кончика языка раньше, чем лучник смог подумать, что же именно он хочет сейчас.
- Ты... – даже сквозь стену воды Клинт увидел, как горько и раздосадованно скривились губы трикстера, и как поникли его плечи. – Спускайся, я не собираюсь выполнять твою просьбу
С невысокого парапета, опоясывавшего крышу, Бартон скорее сшагнул, чем спрыгнул. Подойдя к Локи вплотную, он приподнял лицо, но его грубо схватили за руку и поволокли вниз, в теплые и сухие комнаты. Едва только они оказались в коридоре, как трикстер попробовал снять с него одежду, но мокрая тонкая ткань прилипла к телу, как приклеенная. Злобно прошипев что-то себе под нос, Локи взмахнул рукой и Клинт вскрикнул от неожиданности и боли: за то время, что провел на крыше, он успел не только промокнуть, но и продрог до самых костей, так что, когда ткань резко нагрелась и вода начала испаряться – это было больно.
Весь процесс сушки занял полминуты, не больше. Как только от стрелка прекратил валить пар, Локи снова взялся сдирать с него одежду, только теперь его усилия увенчались успехом. Притиснув Клинта к стене, он просто приподнял его за бедра, заставив обхватить свою талию ногами, чуть повозился со своими штанами и все так же бесцеремонно и равнодушно сунул в него два уже скользких пальца.
Пусть сегодня ночью они и не занимались сексом, но два месяца регулярного траха сделали свое дело – хватило всего пары движений, чтобы тело расслабилось и привычно приняло это вторжение. И даже особо больно не было, когда Локи просто опустил Бартона на себя, войдя за одно долгое движение. Не дав времени привыкнуть, трикстер начал жестко вбиваться в Клинта, не причиняя боли, но и не даря наслаждения, так что, уже через несколько движений Хоукай начал сам двигать тазом, стараясь поймать ту волшебную точку. Но поза для этого оказалась неподходящей – как бы он не елозил, ему не удавалось достичь свой цели. В конце концов, чувствуя, как ровно двигается в нем член Локи, проходя совсем рядом с простатой, но не задевая ее, заставляя задыхаться от распирающего ощущения и незавершенности, Клинт начал бессвязно умолять дать ему... помочь... чуть-чуть...
И едва не взвыл от досады, когда почувствовал, как кончает в него Локи, оставив его самого без внимания. Интенсивность ощущений была многократно помножена на новое мировосприятие, что совсем не облегчало дело.
Съехав по стене на пол, он почти отключился, когда почувствовал, что его подняли на руки и куда-то несут. Недолгое ощущение легкости, и его опустили на постель, которая была не его. Это он понял сразу. Более мягкая, более... В его комнате изначально лежала только одна шкура – та самая, похожая на тигриную. Еще две: черную, вроде как, пантеры и белую, которую стрелок опознать не сумел, он приволок к себе из двух других комнат. Здесь мехов было больше, намного больше. Это осознавалось даже без взгляда. И такая постель в доме была всего одна.
Но открывать глаза и проверять – так ли это, лучник не стал. Боялся, что не сдержит слезы. Он плакал уже не один раз, но всегда было оправдание: боль, наслаждение настолько сильное, что было болью, бессилие и слабость. Но никогда – желание просто заплакать. И начинать это сейчас Клинт не собирался, чтобы не было тому причиной. Поэтому он с все так же закрытыми глазами слушал, как тихо звякают пряжки, поскрипывает кожа и шелестит снимаемая одежда.