Помереть не трудно (СИ)

— Да, ничего хорошего, — вздохнул Алекс. — Ну-ка, дай трубу.

Я достал телефон. Шеф, покопавшись в папке, набрал какой-то номер.

— Геннадий? — сказал он в трубку. — Вы говорили, что с затруднениями я могу обращаться непосредственно к вам. Так вот: одно такое возникло. Нам с коллегой нужно попасть на кладбище… Разумеется, на то самое. И как можно быстрее. Сейчас сброшу геолокацию, — он нажал несколько кнопок. — О’кей, ждём.

— И что?

Шеф пожал плечами.

— Сказали подождать, не сходя с места.

— Что вы надеетесь там найти?

— Пока не знаю, — пожал плечами шеф.

Мы стояли посреди аллеи, людской поток обтекал нас с двух сторон. И вдруг…

— Вижу, — сказал я. — Оборотня вижу, вервольфа. Идёт прямо к нам.

— Стой спокойно, — посоветовал шеф. — Не показывай, что ты его видишь.

Мужик — лет тридцати, в серой толстовке с капюшоном, в джинсах и кроссовках, прошел мимо. Руки его были глубоко засунуты в карманы, лица из-под капюшона разглядеть не удалось. На спине толстовки была картинка с головой волка на фоне лунного диска. Из шеи волка вырывались языки пламени…

— Пасут? — спросил я.

— Не знаю, — было видно, что шефу происходящее совсем не нравится.

— Ещё один, — сказал я, заметив слева впереди девушку с необычной аурой. Воздух клубился вокруг неё, кипел, словно вода в чайнике. — Не знаю кто, точно не оборотень.

— Ламия, — определил Алекс. Молодец, кадет.

Впереди показался ещё один мужчина «с аурой». Широкоплечий седой старик, с бородой до пояса. Одет он был в тренировочный синий костюм, и шел бодрой рысью, опираясь на лыжные палки. Поравнявшись с нами, он приветливо кивнул, Алекс ответил тем же. Глаза у старика были изумрудные, цвета молодых берёзовых листьев. И пахло от него соответственно: берестой и ягодами.

— Знахарь, — известил меня Алекс.

— Он не стал от меня шарахаться, как та ведьма.

— Поверь, мон шер, не все в нашем мире такие нетерпимые. Со временем ты привыкнешь. Перестанешь замечать косые взгляды…

— А можно от этого избавится? — вопрос пришел сам собой, совершенно неожиданно. — Можно перестать быть стригоем?

— Можно, — улыбнулся шеф. — Посмертно.

— Вы всё шутите.

— Какие уж тут шутки, — фыркнул Алекс. А потом посмотрел на меня серьёзно. — Если и есть такой способ, то я о нём не знаю. Извини. Но если ты настроен решительно — можно поспрашивать.

— Спасибо.

Над деревьями раздалось мерное твок-твок-твок… Мы задрали головы.

Вертолёт, больше похожий на пучеглазую стрекозу, снижался прямо над нами. Был он небольшой, ладненький и ветра поднимал совсем немного. Он опускался на круглую площадку с клумбой, к которой сходились аллеи.

Прохожие шарахнулись в стороны.

— Я думал, это будет лимузин, или ещё что-то подобное, — сказал я, проглатывая ком в горле. Не люблю вертолётов. Во-первых, это тесное маленькое пространство. Во-вторых, оно будет подвешено в воздухе, на большой высоте, и в-третьих: в вертолёт чертовски легко попасть из гранатомёта.

— «Семаргл» не разменивается на мелочи, — шеф смотрел на лёгкую, почти игрушечную машинку, совершенно спокойно. — Я же сказал, что нам надо попасть на кладбище побыстрее.

— Кольцевая, — комментировал шеф, когда мы пролетали над геометрически чёткими кварталами и дорогами, забитыми автотранспортом. — Ярославское шоссе…

Стройку мы увидели издалека. В зелёном массиве она выделялась, как язва на теле красавицы.

Чёрная проплешина с развороченной землёй, лужами стоялой воды и брошенной техникой. Накрытые полотнами выцветшего брезента, с высоты машины напоминали раздавленных жуков.

Вертолёт приземлился на самом краю проплешины. Сразу за ним начинался светлый берёзовый бор.

Когда мы спрыгнули на землю, а лопасти вертолёта перестали крутиться, наступила почти совершенная тишина. Её нарушал только шум ветра в верхушках берёз. Ветви их были покрыты золотистым пушком, и деревья напоминали цыплят — переростков.

А потом раздалось первое робкое: — ку-ку. Деловито застучал дятел. Мимо, рассекая воздух слюдяными крылышками, пролетел шмель…

Я втянул терпкий запах травы, прошлогодних прелых листьев и близкой воды.

— Как они могли испортить такую красоту? — я имел в виду стройку.

— Здесь было болото, — пояснил пилот, спрыгнув со ступеньки к нам с шефом.

Пилотом была девушка. Но как говорить «пилот» в женском роде, я не знал. Пилотка — как-то двусмысленно. Пилотша — насилие над языком…

Девушка была очень даже ничего: высокая, подтянутая, с хорошей грудью. Лётный комбинезон обливал её фигуру, как вторая кожа. Молния была расстёгнута, открывая загорелую кожу ключиц и ложбинку между грудей. На левой была татуировка. Виднелся только её краешек, какая-то спираль.

Скулы у девушки были высоченные, острые, хищные. Зубы — необыкновенно белые. А волосы — цвета старинных медных монеток, и такие пушистые, словно это не волосы, а звериный хвост… Пахло от неё едва заметно противоблошиным шампунем и какими-то цветочными духами. А ещё машинным маслом.