Помещик Пушкин

Пушкин уехал из Болдина в начале декабря 1830 года. Приказчик остался управлять имением. Крепостные доходы Пушкина были невелики. У него было двести душ, они были разбиты на 95½ тягол, т. е. платежных единиц (у Сергея Львовича оставалось 274 души, 110 тягол). Должны были бы мужики уплачивать Александру Сергеевичу около 4500 рублей, но полностью этой суммы он не получал. Так, за 1831 год Калашников переслал всего-навсего 3600 рублей. Вот его отчет: «При сем препровождаю Достального оброку До марта м-ца 550 р. Золотом, Асигнациями Будить 500 руб., а 50 руб. Промену на них Сто рублей Задержаны о чем и вашей Милости прежде Писал, теперь извольте получить от меня Мартовской трети 900 руб. осигнациями. Через Ольгу Сергеевну 1200 руб. в Москву отправлено через Павла Войновича Нащекина Асигнациями 900 руб. теперь 500 р. ассигнациями будить Да задержаных 100 руб. всего за весь год 3600 рублей». В 1833 году оброк составил почти такую же сумму.

Крепостными доходами Пушкин пользовался недолго, всего четыре с небольшим года. Весной 1835 года он уступил доходы с своих кистеневских мужиков сестре. В то же время Сергей Львович согласился отдать свою половину Кистенева Льву Сергеевичу. Извещая брата о решении отца, Пушкин определял чистый доход в сумме около 2000 руб. Часть Сергея Львовича была больше части Александра Сергеевича, но процентов по долгам с нее шло больше. При всем том, доходы с половины Александра Сергеевича на 1835 год вряд ли определялись суммой, большей 2000 рублей. Пушкин проектировал свой бюджет на первый год семейной жизни на 17 000 руб., а в последний год жизни он предвидел 80 000 рублей ежегодных расходов. Понятно, при таком росте бюджета «рогожные» заработки кистеневских мужиков были каплей в море. В бюджете Пушкина оброчные суммы не играли никакой роли. В тридцатых годах Пушкин жил преимущественно на литературный гонорар, но его не хватало, чтобы вести тот широкий образ жизни, к которому привела Пушкина женитьба. Пушкин делал долги, долги росли с каждым годом.

Любопытно отметить, что Пушкин, которого не могли удовлетворить оброчные прибытки, хотел последовать примеру отца и, перезаложив свои души в Опекунском Совете, взять добавочные суммы, как это полагалось, по 50 руб. на душу. Операцию перезалога в Московском Опекунском Совете Пушкин поручил Нащокину и дал ему на это доверенность. 2 декабря 1832 года он писал Нащокину: «Надеюсь, что теперь получил ты, любезный Павел Войнович, нужные бумаги для перезалога; и что получишь ломбардные деньги беспрепятственно». «Бумаги» должен был выправить на месте Калашников; «бумаги» — свидетельство Нижегородской гражданской палаты о не получении добавочных ссуд. 10 января 1833 года Нащокин спрашивал Пушкина: «Да скажи, ради Бога, что твой управляющий или бурмистр, чорт его знает, не присылает мне бумаг. Из твоего письма видно, что ты полагаешь, что я их давно получил и по оным уже и деньги, но ни того, ни другого; и без бумаг, несмотря, что я имею доверенность, ничего сделать нельзя. Не пишет ли он тебе чего-нибудь — уведомь, сделай милость».

Во второй половине февраля 1833 года Пушкин опять запрашивал друга: «Что, любезный Павел Воинович, получил ли ты нужные бумаги, взял ли ты себе малую толику?» Наконец, бумаги были присланы, и надежда на перезалог рассеялась, как дым. Опекунский Совет отказал в добавочной ссуде по причине бедности крестьян Пушкина, по причине их крайнего безземелья. Нащокин сообщил Пушкину об этой неприятности: «Наконец, получил твое свидетельство, которое тебе и отсылаю, ибо оно никуда не годится: нет по пяти десятин на душу, ты сам увидишь из оного — и потому добавочных не дают; к сему еще разногласие с прежним свидетельством: там 545 дес., а здесь более. Далее говорить нечего, ибо я сей час еду в деревню сам хлопотать об том же… Для добавошных тебе остается два средства: либо выпросить у отца, чтобы дал до тысячи десятин или свидетельство вместо чем на двести душ, на сто десять душ, на которое число только земли у тебя и достаточно».

Но Пушкин не успокоился, вернее не вник в причины отказа Совета дать дополнительную ссуду, и решил, что дело в свидетельстве, формально неправильном. Нащокин в конце 1833 года писал Пушкину: «Управитель твой приехал, бумагу выправил, а денег опять не дадут; ибо я тебе и писал и сказывал сколько раз, что надо по пяти десятин на душу, а у него опять только по 3 — было прежде по 2. Ему надо ехать домой, а мне перестать писать».