Помещик Пушкин

Но если мы обратимся к черновым рукописям Пушкина, то увидим, что условно-элегический характер пьеса I получила только в окончательной редакции. У поэта было немало колебаний при обработке этой пьесы. Если бы мы, подобно тому, как сделали раньше при анализе II, попытались обрисовать два образа — мужской и женский — этой пьесы I, то мы не ощутили бы препятствий к сближению женского образа I с героиней II и, наоборот, с полной определенностью должны были бы признать невозможность сближения героя пьесы I с героем пьесы II. С психологической точки зрения разность двух типов совершенно очевидна. Несомненно, язык страсти во II пьесе только под стать тому герою, который после ряда творческих попыток нашел окончательное изображение в Онегине; но ясно, что изъясняться в любви стилем I пьесы, конечно, необыкновенно пристало бы Ленскому. Отметим, что блистательную разработку темы элегии мы найдем именно в полных «любовной чепухи» предсмертных стихах Ленского:

                  Но ты
Придешь ли, дева красоты,
Слезу пролить над ранней урной
И думать: он меня любил,
Он мне единой посвятил
Рассвет печальный жизни бурной!..

Столь коренная противоположность двух образов бросается в глаза лишь в окончательной редакции; в момент же возникновения, который для обеих пьес почти совпадал (23–25 августа 1821 года), столь ясно выраженное противоречие без психологической несообразности не могло бы быть допустимо. Его и не было в действительности. В первоначальной редакции Элегия I начиналась так:

Нет! поздно, милый друг, узнал я наслажденье
Ничто души моей уже не воскресит
[Мне] [сердцу] Ей чуждо [сердца] страсти упоенье
[Твой взор, твой нежный взор] И щастье, тихое меня не веселит
[Увял я в цвете лет] Умолкну скоро я… но если в день печали….

Но те черты, которые придает себе поэт в этих стихах, напоминают характеристику романтического героя в стадии «Кавказского пленника». Совпадают даже отдельные выражения

Но поздно: умер я для счастья…
Для нежных чувств окаменел…
Без упоенья, без желаний
Я вяну жертвою страстей…

Но не только это начало выбросил Пушкин из окончательной редакции. После стиха «щастливым именем любовницы прекрасной» в черновике следовало:

Не бойся ветреных невежд
Не бойся клеветы ревнивой…
Не обмани моих надежд
Своею скромностью пугливой.

В первом наброске этот мотив должен был быть развит еще полнее.

Не бойся ветрен[ых невежд]ой молвы
Не бойся клеветы ревнивой
Не обмани [моих надежд] моих надежд
[Не разрушай (?)] стыдливой
[Скажи без робкой]
Он мною был любим, мне был одолжен

Последней радостью, последним вдохновеньем

Переживи [Когда меня]
Переживи меня и некогда    [не будет] быть может
И скоро милая [когда]     меня не будет
Но сердце чье-нибудь поэта    не забудет
            меня навек обымет хладный　
Когда [но] [покроешь] [веч] [вечный] сон　
[И урну] [переживи меня] и молви с умиленьем

Пушкин исправил их так:

[И урну] [переживи меня] и молви с умиленьем

В окончательной редакции исчезли все следы этого мотива. Конечно, для того условно-элегического рода, в котором Пушкин отделал пьесу I, были не у места ни начало, рисующее романтического героя, который уж верно не удовлетворился бы посмертными о нем воспоминаниями «прекрасной любовницы», ни этот мотив, своим живым и бытовым содержанием врезающийся в тихую мелодию элегии.

Об условной манере стихотворения свидетельствует и первоначальная переделка последних четырех стихов пьесы, которую поэт чуть было не оставил в последней редакции. Во 2-м наброске эти стихи были написаны так:

Когда меня навек обымет хладный сон,
Над урною моей промолви с умиленьем
Он мною был любим, он мне был одолжен
Последней радостью, последним вдохновеньем.

Пушкин исправил их так: