Помещик. Том 1. Сирота

— Предлагаешь заплатить ему несколько тысяч рублей? Или установить его долей сотую часть от доходов с продажи этой лампы, как он желал изначально? — усмехнулся митрополит.

— Не моего ума такие дела. Но паренек действительно растет очень одаренный. Только буйный. Кроме головы светлой, он еще и сабелькой машет отменно. И непривычно, я такого еще не видел. Но выйдя раз на раз супротив опытного поместного дворянина — расписал его как дите. Тому не помогло даже то, что сабелька Андрейки была выделана из очень плохого металла и при сильном ударе по ней она поломалась.

— Сломалась? Так, стало быть, он проиграл поединок?

— Паренек добил своего противника тем обломком, что у него оставался в руках.

— Интересно. — хмыкнул Макарий. — А теперь давайте подробно. Кто он такой? Откуда? И прочее.

— Андрейка сын Прохора, внук Степана Седого из Коломны. Матерью его была Прасковья, дочь Семена Крапивы из той же Коломны — старого недруга Степана, с которым тот постоянно и во всем мерился. Кто лучше? Кто быстрее? Кто сильнее? И прочее. Прохор взял Прасковью в жены вопреки воле отца и уехал в Тулу, где и прошел верстание.

— Любовь? Или назло бате учудил?

— Сказывают, что Прохор в ней души не чаял. Но прожили они недолго. Родами преставилась Прасковья на втором ребенке. И дите не выжило, и она. С тех пор Прохор совсем буйным стал. Он и так-то слыл человеком колючим и дерзким, что ему прощалось из-за того, что сабелькой владел добро и стрелы пущал — загляденье. А после ее смерти стал как тлеющий уголь — вспыхивал по любому поводу.

— Андрейка, как сказывают, — добавил отец Геннадий, — уже отца превзошел в сабельном бое.

— Три года назад во время стычек с татарами Прохор потерял и коней, и панцирь со шлемом. Чтобы выехать на службу ему пришлось брать заем у Петр Глаза.

— В рост?

— Петр утверждал, что да. Но недавние события показали, что словам Петра доверять не стоит.

— Отчего же?

— Паренек этот заявил, будто бы отец его брал у Петра и лошадь, и панцирь, и шлем в заем с условием, что долг перейдет на сына только если тот унаследует их.

— А так разве кто ряд заключает?

— Андрейка на том крест поцеловал. А потом сошелся с Петром на саблях, в чем подтвердил свою правоту перед людьми и Богом.

— И Петр отказался от долга?

— Петр умер. А воевода тульский присудил вдове Петра вернуть полученные у общества деньги, внесенные в погашение долга…

— Погоди ка. Это как? Григорий погасил долг отрока из городской казны?

— Из денег, что от имени Андрейки пожертвовали на помощь страждущим. Ими как раз воевода и распоряжался.

— Не жирно ли?

— О нет, — усмехнулся диакон Амвросий. — Дня не прошло, как ему уже вернулись эти деньги обратно, да еще с прибытком в виде штрафов, которые превысили выданную сумму по совокупности. Григорий словно знал, как поступит Петр и не переживал за выданные деньги.

— Так у него с Петром дела не ладились? Почему он сразу эту вражду не погасил? Отрок или нет, но обижать сироту, отец которого голову сложил в бою — постыдно. Куда он смотрел то?

— Я мню, не успел. Тут и Андрейка в свою породу уродился — горячий да резкий. Ни слов, ни дел не боится, несмотря на юные лета. Да и Петру шлея под хвост попала. Он обычно такими глупостями не промышлял. А тут… словно его подменили. Так что пришлось Григорию наказывать уже вдову Петра, чтобы другим не повадно было. Сурово, но…

— Но?

— Как я понял, кое-что Григорий умолчал. А потом еще постарался примирить Андрейку с родом Петра через брак с Марфой.

— А это еще зачем ему?

— У Петра хватало связей и влияния. Например, один тульский сотник его свояки, а еще один — зять. Паренек же. Он внук Степана Седого и Семена Крапивы. Если бы они узнали, что в Туле затравили и сгубили их внука, то в лепешку разбились бы стараясь отомстить обидчикам лучше другого. Эти двое уже давно притча во языцех и хорошо известны на всю Коломну. Сказывают, что их боевитый нрав сам Государь примечал. И если бы это соперничество в мести началось, то они бы на родичей Петра в набеги ходили бы пока царь не вмешался бы и не наказал всех сурово. Людей, что за Степаном, что за Семеном немного, но они все как на подбор — лихие и славные в ратном деле.

— Безумие какое-то… — покачал головой Макарий.

— Григорий каялся, что недосмотрел, что должен был паренька под свое крылышко взять, помня о том, какие проблемные у него родичи. Но…

— Андрейка, — осторожно произнес отец Геннадий, — начал сказывать, будто бы его отец умер за веру, царя и отечество. И это очень всем вокруг понравилось.

— Это он сам удумал? — неподдельно удивился митрополит.

— Я же сказываю — голова светлая…

***

Князь и боярин Иван Федорович Мстиславский, будучи среди прочего, спальником[1], помогал молодому[2] царю Иоанну свет Васильевичу частично разоблачаться после тяжелого дня. И, улучив момент, заметил:

— … вклад — это дело богоугодное, — кивнул Мстиславский, реагируя на желание Государя пожертвовать одному из монастырей новые дорогие ткани на покрытия мощей. — Но нужно у митрополита узнать, когда он в суете своей уймется, нужно ли оно или им? Может быть в чем еще нужда у них имеется?