Помещик. Том 1. Сирота

В том горшке, что прокаливался в костре, образовалась желтая кровяная соль. Которую легко удалось отделить перекристаллизацией. То есть, залив горшок водой. Отфильтровав через тряпочку нерастворимый остаток. И выпарив раствор. Точнее даже не выпарив, а просто упарив, чтобы повысить ее концентрацию. А потом этот раствор он вылил в тот горшок, куда «смывал» железную соль.

И тут же пошла реакция — на дно выпал белый осадок.

Отфильтровав, который, парень с особым трепетом разложил его на лоточке, сделанном из бересты. И стал ждать.

— Опять белый песок какой — то? — хохотнул Устинка, которого все больше и больше это стало забавлять.

— Смотри ка… — ударив ладонями себя по бедрам Егорка, уставился на «продукт». А тот, рассыпанный тонким слоем по лоточку бересты, довольно уверенно синел, окисляясь на воздухе.

Устинка также туда глянул и лицо его вытянулось от изумления.

— Что же сие есть? — наконец выдал он, когда процесс окисления закончился и порошок приобрел насыщенный, ярко синий цвет, характерный для берлинской лазури, которую Андрейка и делал[2].

— Краска.

— Краска?

— Одна из самых дорогих красок, что известна людям. Дороже только пурпур. Говорят, что камень, из которого ее делают, меняют на вес золота. Порошок же, в который ее истирают и того дороже.

От этих слов оба холопа как — то попятились и начали креститься, дико таращась на Андрейку.

— Вы чего?

Но они ничего связного не говорили. Лишь таращились на него, крестились и бормотали какие — то отрывки молитв.

— Дурни! Да вы с ума попятили что ли? — спросил Андрейка, глядя на них.

— Идишь! Лается собака поганая[3]! Куда нашего хозяина подевал? Тварь бесовская!

— Вот вам крест, — произнес Андрейка, — я — это я! Андрей. — после чего достал тельный крест и поцеловал его.

Они замерли, недоверчиво глядя на парня.

— Что с вами?

— Ты — не ты, — уверенно произнес Егорка. — Я Андрейку с пеленок знаю. Почто отрока примучил бесовское отродье?

— Я крест поцеловал. Вам мало? Разве бесовское отродье на такое способно?

— И то верно, — кивнул более компромиссный Устинка.

— Но ты — не ты. — упрямился Егорка.

— А кто я?

— А я почем знаю? Память, сказываешь, отшибло? Брешешь. Что надо — помнишь крепко. Вон какую волшбу учинил. А мы зубоскалили. Думали умишком тронулся.

— Разве я вас не накормил? Разве я вас обманул? Разве креста шарахаюсь?

Тишина.

— Ну?

— Отколь сие ведаешь? — после затянувшейся паузы спросил Егорка.

— А ты сказал бы? — усмехнулся парень. — Я от того и ведаю, что умею язык за зубами держать и лишнего не болтать. Но ответьте мне. Разве это, — он махнул рукой в сторону синего порошка, — не позволит нам прокормиться сытно всю зиму? Разве не даст нам теплую одежду? А вам обещанных мною по пять рублей к будущему лету? Что дурного в том? По весу золота, ясное дело, никто ее в Туле не купит. Но это — наша жизнь. И моя, и ваша. Али я что не так сказываю?

— Так, — нехотя согласился Егорка. — Но ведь это волшба.

— Или волхование, — добавил Устинка.

— А коли и волхование, то разве оно супротив Господа нашего Иисуса Христа что творит? Али людям беды несет?

— Нет.

— Вот и не ершитесь. А главное — не болтайте. Сей песок удивительный я нашел прикопанным в горшочке у дома. В тайном месте, что батя мне указывал. Он же сам его у татар боем взял, да утаил до тяжелых дней. Усвоили?

— Усвоили, — хором произнесли Устинка с Егоркой.

— Вот и добре. Это все к пользе нашей. Но сами уразуметь должны — зело дорогой песок. Сболтнете — нас и поубивают. И меня, и вас. И счастье, если сразу убьют. А то ведь под пытками станут выпытывать — где мы его взяли и нет ли там еще. Уразумели?

— Уразумели, — снова хором произнесли Устинка с Егоркой…

На том день и закончился. А вместе с тем и эпопея по выделке берлинской лазури — самой простой и первой искусственно получаемой краски, изобретенной только в XVIII веке. Причем, так как Андрейка морочился и старался очистить ингредиенты, то цвета она вышла особенно яркого и сочного, по сравнению с теми образцами, что первоначально выделывали. Но и тогда она «взорвала» рынок. А тут? Парень не собирался ничего взрывать. Он вообще опасался вывести ситуацию из равновесия или навлечь на себя беду излишним богатством. Поэтому и сделал этой замечательной краски — всего пригоршню. Достаточно для того, чтобы продать ее на малевание[4] икон богомазам или украшение книги какой миниатюрой. Но не более…

[1] Сода имеет растворимость 44,7 грамм/100 мл при 100˚C и 7 грамм/100 мл при 0˚C. Поташ имеет растворимость 149 грамм/100 млн при 100˚C и 105 грамм/100 мл при 0˚C.

[2] Приведен развернутый рецепт Берлинской лазури из XVIII века. Насколько он достоверный автор судить не может, однако, эту краску делали с тех времен много, на коленке и из подручных материалов.