Поместный собор Русской Православной церкви. Избрание Патриарха Пимена

Бельгии, и поэтому его около трех часов не выпускали из аэропорта в город. Я воспользовался этим временем для продолжительной беседы с ним о церковных делах. Мы устроились с ним вдвоем на диване, вдали от других, в помещении таможни аэропорта. Митрополит Филарет сообщил мне нерадостную новость: выборы будут проходить открытым голосованием и, вероятно, будет один кандидат – митрополит Пимен. Он сказал, что это – решение Предсоборной Комиссии. Это известие вызвало во мне бурю эмоций, конечно, я стал энергично восставать и говорить митрополиту Филарету, что такие выборы будут оспариваться всеми свободомыслящими людьми, для всего общественного мнения на Западе такое «открытое» голосование неприемлемо, уж не говоря о том, что оно будет всячески комментироваться недоброжелателями Русской Церкви. Этот вопрос настолько личный и настолько важный, ведь для свободных выборов необходимо тайное голосование! Надо сказать, что для митрополита Филарета вся моя аргументация была, видимо, малодоступна.

Он был неглупый человек, с ясным, но ограниченным умом и узким кругозором, без подлинной культуры, типичный продукт советского строя. Как ни странно, эти качества не мешали ему ладить с людьми на Западе, даже быть любимым и популярным в нашем Патриаршем приходе в Вене, с его аристократическим старо-эмигрантским составом прихожан. Он пробыл там три года в качестве нашего епископа.

На мои доводы по поводу «открытого голосования» он сказал:

– Что они тут понимают… на Западе? Кому нужно их мнение, они все равно всегда против нас!

– Может быть, но тем более не надо давать им повода нападать на Русскую Церковь. Не нужно выставлять себя рабами системы, – возражал я.

Но я понял, что тонкости выборной процедуры, с тайным голосованием и несколькими кандидатами, были ему, привыкшему к советской системе выборов, просто чужды. Далее наш разговор перешел к вопросу о синодальных постановлениях 1961 года, в силу которых, как известно, вся власть в приходах фактически была передана двадцатке и ее административному органу. Причем, настоятель и духовенство не рассматриваются как члены прихода и не могут состоять ни в этой «двадцатке», ни в административном органе, который может их назначить и уволить по своему усмотрению. Для назначения же требуется, все-таки, «благословение» (то есть последующее одобрение архиерея), чего для увольнения не нужно! Вся финансово-экономическая и хозяйственная сторона приходской жизни всецело остается в ведении административного органа и двадцатки (без права настоятеля или епископа вмешиваться в нее).

Двадцатка может решить также вопрос, нужно ли продолжать функционирование приходского храма или следует закрыть его за ненадобностью. «Нам церковь не нужна!» – и сколько таким образом было закрыто приходов в СССР! По этим постановлениям 1961 года ни епископ, ни настоятель, ни прихожане в их совокупности в этот вопрос не имеют право вмешиваться.

Я спросил митрополита Филарета, будет ли рассмотрен вопрос о постановлениях 1961 года и будет ли он серьезно обсуждаться на Соборе.

«Да, – сказал он, – эти постановления будут утверждены!»

Я не поверил своим ушам, стал возражать, а митрополит Филарет начал говорить, что «…во всех странах мира церковное законодательство всегда согласовано с гражданским и не может ему противоречить».

– Ведь у вас в Бельгии статусы Вашей архиепископии тоже согласованы с бельгийским законодательством, – настаивал он.

– Несомненно, – ответил я, – и более того, даже утверждены Королевским указом. Только разница с СССР огромная: бельгийское законодательство представляет церквям и религиозным объединениям свободу внутренней организации согласно их религиозным принципам. В самих законах Бельгии нет ничего, что нарушало бы канонический строй даже нашей Православной Церкви. Более того, мы могли бы, если бы захотели, вообще не регистрироваться и не оформлять нашу церковную жизнь. Но нам это было бы невыгодно с точки зрения прав юридических. А советское законодательство о культах 1929 г., откуда и вытекают постановления 1961 г., нарушает основы канонического строя Православной Церкви!

Мне в продолжение нашего разговора вдруг стало ясно, что митрополит Филарет не в состоянии разобраться в юридических тонкостях и в разнице в законах. Более того, он смотрел на меня с недоверием, и было видно по его лицу, что он мне не вполне верит, будто я говорю неправду.

– Можно ли считать решения Предсоборной Комиссии окончательными или Собор сможет их пересмотреть? – спросил я.

– Да, конечно, Собор, если захочет, сможет их пересмотреть. Но зачем? – как-то вяло ответил митрополит Филарет.

– А как понимать «единую кандидатуру»? Неужели будет запрещено голосовать за кого-нибудь другого? – поинтересовался я.

– Если кто захочет, сможет… но если будет единая кандидатура, то вряд ли кто так поступит, дабы не нарушать церковного единства.