Помилованные бедой

— Оттого и спорим, зря отменили смертную казнь. Не стало страха у жулья! Вона при Сталине — всяк лишний раз бзднуть боялся, чтоб другой не позавидовал и кляузу не настрочил. А теперь? Кто в депутаты лезет? Только глянь! Наберут их цельный паровоз, а потом кого под жопу и на пенсию, других — в зону до конца! А мы, как холуи, новых кормим. Уже шея от них согнулась к самой земле. И никак из этой лямки не вырвемся. Вона сколько всякого начальства за плутовство и воровство посудили, а пошто их меньше не становится? Да потому, что страху нет. Бояться некого. Их сажают, они откупаются и сызнова на воле! Наворуют в казне и за границей берегут. А мы как жили в голоде, голожопыми, так и на тот свет уйдем нищими. И только политики жируют. Они ни за что не в ответе! Они нас направляют, мы послушно премся. А куда? Не враз доходит. Когда поймешь, уже стучат молотком по крышке гроба…

— Сократ! Но вам-то что до политики? Банки не разоряли, с начальством дел не имели! От политики далеко держались, чего негодуете? — спросил Юрий Гаврилович.

— Доктор! Ну как же так? Фермером хотел я стать. Не получилось, обанкротили. Нищим сделали, заместо помощи подставили, подвели вглухую. А ведь вложил все, что на Северах заработал, рыбача на судах больше двадцати лет. Поверишь, дворец мог купить шутя! Нынче на однокомнатную квартиру не наскребу. Поверил не банку, целому правительству. И что получил за эту веру? Те поля мои давно заросли бурьяном, ничего не растет на той земле. А ведь большое хозяйство было! Где все? Вот уйдем мы в земь, и не станет на Руси деревень…

— Зато твоя политика останется, — вставил Платон.

— Она у нас верная! А вот кто рядом крутится — говно.

— А ты с ими знаком?

— Со всеми! По телику каждый день видел!

Бронников знал этих мужиков давно. Платон и- впрямь

потерял большую сумму, вложив в банк. Когда понял — свихнулся. И каждый день бегал, бил в банке окна. Но банк давно обанкротился. Остался лишь дом. Его даже от старика защитить было некому.

Бывший фермер разорился из-за своей лени. Все имел человек. Громадные посевные площади, большое дойное стадо, громадный птичник с инкубатором. Но… Сначала внезапно вздорожал бензин, потом подняли резко цены на корма. Холод и бескормица сказались быстро. Хозяйство разорялось. Жена, прожившая с ним тридцать лет, ушла от него к сыну, потом вышла замуж за другого. Единственная любимица дочь и та отвернулась. Отказалась взять его к себе, сказав, что он в свое время слишком мало о ней заботился и не помогал. Она сама устраивалась в этой жизни, хотя ей пришлось неимоверно тяжело. А он, отец, явился, когда та уже встала на ноги. Но без его помощи, а потому и ему рассчитывать не на что…

А Бог с ними, с детьми! Нет в них опоры! Промахнулись мечты и планы, исковерканы судьбы, изломаны жизни! Но ведь живут. Не без надежды! И все еще верят, что сумеют взять судьбу за рога да и повернуть к себе рожей и сказать ей самое что ни на есть: «А ведь я покудова живой!»

— Юрий Гаврилович! Ну когда меня отпустите? Я, даю слово, самым прикольным стал средь своих. Бухать бросил, с куревом завязал, с бабами, сами понимаете, полный облом. Меня теперь вместо надгробия можно пользовать. Установят на могиле голышом вместо статуи. А кореш вякнет, мол, дурак, зачем тебе лечиться было, если сам себя помянуть не смог? Да еще один стоишь, сам, весь трезвый, голый и без гроша! От какой жизни слинял! Аж душа ноет! Отпустите хоть на денек. Я сам вернусь! Слово даю! Чтоб мне век в коммуналке киснуть и ездить на велосипеде, если сбрешу!

— Рановато, Богдан! Пока не поставим на ноги покрепче, говорить не о чем. — Хотел Бронников пройти мимо, но больной не отстал:

— Хотите, я есенинские стихи расскажу? Даже романс спою…

— Зачем? Я не баба…

— А если станцую?

— С такими способностями кто ж отпустит, самим такие нужны! — рассмеялся Юрий Гаврилович громко.

Ближе к вечеру Бронникова разыскала вахта, и главврача спросили:

— Тут к вам дамочка рвется, говорит, что она по очень важному делу. Что от вас зависит ее жизнь. Сама вся из себя! Королева! Но в соплях и слезах тонет. Будете спасать или отправим как есть?

— Пропустите, — буркнул недовольно.

Вскоре в кабинет без стука влетела женщина. На вид не больше двадцати лет. Одета по последней моде. Брючный костюм подчеркивал стройную фигуру. На шее дорогое колье, все пальцы в кольцах и перстнях. Золотые браслеты на руках, в ушах серьги с бриллиантами. Даже сумочка из крокодиловой кожи.

— Юрий Гаврилович! Это я к вам прорываюсь с самого обеда. А меня не пускают! Вы представляете, три мужлана стоят на воротах и никого ни на шаг. Их бы вратарями на футбольный матч охранять наши ворота! Они не только ни одного мяча не пропустят, а и живьем сожрали бы любого, кто подумал бы забить в них гол! Уж как ни старалась я! Ни на бутылку, ни на баксы не клюнули! Чем больше предлагала, тем дальше посылали.

— А зачем? Позвонили бы мне, и тут же пропустили б вас!

— Звонила много раз! Да никто трубку не поднял.

— Ну да! Я был во втором корпусе! — вспомнил Бронников и предложил: — Присядьте! Столько стояли у ворот!