Поминая былое

Он склонился, долго рассматривал, даже ткнул подобранной веточкой в рану, дедовскими методами оценивая глубину. Потом прикидывал траекторию падения, наверное, пытаясь понять, за что по пути к земле могло зацепиться тело. Повторно осмотрел раны.

– И что это может быть? – поинтересовался аккуратно, явно опасаясь услышать нечто, полностью переворачивающее версию о самоубийстве.

– Сдаётся мне, что это укусы…

– Собака, что-ли?

– Какая-такая собака? – не без удовольствия ввернул я фразу из классической кинокомедии.

Но мужику явно было не до шуток. Он пожал плечами:

– А хрен его знает. Я ещё не был на квартире.

– Укус нанесён, скорее всего, человеком. Может, её так пытали? – высказал я свою версию появления ран.

– Но-но, – возмутился опер, – ты поосторожней с такими предположениями. Есть другие следы пыток?

– Нет. Всё чисто. Кожные покровы без иных видимых следов воздействий со стороны.

– И поэтому не надо… Понимаешь. Выдумывать. Ишь, удумал – пытали…

Уровец некоторое время возмущённо пыхтел и ругался себе под нос. Перспектива раскрывать среди ночи причинение физических и нравственных страданий, в простонародье называемых пытками, его явно не обрадовала.

К моменту окончания следственных действий с погибшей прилегающая территория оказалась взята в плотное кольцо четырьмя чёрными автомобилями конкурирующих похоронных бюро. Замершие неподалеку, они алчно распахнули задние дверцы грузовых отделений, готовые поглотить в своих утробах очередную жертву невыносимых жизненных обстоятельств.

Закончив с местом происшествия, следователь Юля предложила осмотреть квартиру потерпевшей. Эксперту по трупам там делать нечего, но мёрзнуть на пронизывающем ветру не хотелось, и я шагнул вслед за следственно-оперативной группой в двери «Преисподни».

Внутри здание выглядело даже более мрачно, чем снаружи. Этакая готическая безнадёга. Страшные средние века во всём их безобразии – сжигание ведьм, массовые усечения голов, эпидемии и полная беспросветность в социальных лифтах. Здесь, кстати о лифтах, они не работали тоже. Бог, видимо, брезгливо отвратил свой лучезарный лик от этого кусочка настоящей Преисподней.

Изначально внутренняя архитектура общежития подразумевала все прелести советского прогрессивного строя – длинные светлые коридоры, растянувшиеся по этажам и ведущие, по замыслу проектировщиков, прямиком к коммунизму; равномерно натыканные комнатёнки на двух-четырех человек, на переспать, и просторные холлы для совместного времяпрепровождения культурных пролетариев. Где уставшие от плодотворного труда работяги, откушав комплексный ужин в общественной столовой, собираются, чтобы почитать газеты, провести интеллектуальные диспуты о путях построения безальтернативного коммунизма, поиграть в бильярд, шахматы и шашки… После чего все дружно отходят ко сну, чтобы назавтра опять вкалывать у станков на благо великой страны. Просто идиллическая картинка несостоявшегося будущего. Не знаю, как был реализован в те годы быт рабочих в действительности, но обращение общественно-экономической формации взад к примитивному капитализму привело к перерождению не только представлений о досуге, но и того самого пролетариата. И заодно внутренностей самого здания. Ох уж эта связанность всего и вся. Как тут не вспомнить Гермеса Трисмегиста с его провидческими – Что наверху – то и внизу…

Ныне ветвящиеся коридоры по большей своей части едва освещались убогой единичной лампочкой на огромный пролёт, наверное, ради эффективной экономии. И это в самом идеальном варианте. Входные двери квартир, когда-то уныло однообразные, теперь же разбросом художественных стилей недвусмысленно указывали на имущественное положение скрывавшихся за ними хозяев – рассохшиеся филенчатые, замершие в стазисе со времён постройки, и бронированные металлические монстры, взломать которые не представлялось возможным даже с использованием легендарного динамита. Видимо, за пяти миллиметровыми листами металла хозяевам было что припрятать, в отличие от владельцев фанерных недоразумений. И если типажи входных дверей скрашивали визуальный ряд, то доносившиеся из скрытых глубин музыкальный аккомпанемент и голосовое сопровождение позволяли легко судить о происходившем внутри самих квартир. Где-то за тонкими фанерными преградами невыносимо орал шансон про холодный ветер, нары и прочий тюремный антураж, а неотстроеные пьяные голоса, мучимые ностальгией, дружно подпевали. Даже не представляю, каково тут приходилось соседям, если ты, конечно, в это самое время не за общим столом участвуешь в самодеятельном хоре. Где-то стадия невыносимой общности бытия уже благополучно миновала, и раздавались только сдавленные крики, глухие удары и возмущенный треск в очередной раз беспощадно крушимой мебели. Ну или, как закономерный финал развития безудержного веселья, – гробовая тишина. Попадались, конечно, и двери, хранившие таинственную тишину изначально. Но какие нешуточные страсти кипели за ними, одному Богу известно. Если, конечно, он соизволял хотя бы иногда заглядывать в это здание…