Поминальник усопших

О том, что мифеческая консультация не состоялась — прессе 20–х гг. и известное свидетельство самой Академика Натальи Петровны Бехтеревой, внучки учёного (впоследствии заступившей деда руководителем Ленинградского Института мозга). Дело в том, что параноиком был сам Лев Давидович. Болезнь эту снайперски, — на вскидку, — обнаружила мама моя («в любом случае» опытнейший невро и психопатолог) во время скоропалительного интервью Троцким сотрудников её в 1913 году (корреспондентом «Южно русской газеты», во время Второй Балканской войны, заскочившим в один из Сербских лазаретов доктора Стаси Фанни ван Менк). Предполагая реакцию хорошо известного ей бонапартствовавшего холерика, она тем не менее, — после осмотра его на внезапном в 1920 году приёме в Кременецком госпитале на Волыни, — напрямую предупредила его о некогда уже поставленном ею диагнозе. Для него, — с боями рвавшегося в вожди весьма болезненного и мнительного человека, страдавшего к тому же эпилептическими припадками, — «приговор» опытнейшего нейрохирурга армии — ученицы Бехтерева — был страшен. Ненависть к единственной носительнице точного представления о «случившемся», главное — страх перед хранительницей «тайны» возникли тотчас. Выступление доктора ван Менк в 1926 году в защиту преследуемых им, — ПредРЕВВОЕНСОВЕТА, — в Украине колонистов–меннонитов ненависть удвоило. Поддержка Бехтеревым на заседании в Институте психопрофилактики обвинения креатуры Троцкого профессорши Л. С. Штерн в каннибализме ненависть распалило. А раскрытие и обнародование доктором Стаси Фанни ван Менк в 1928 году обстоятельств и подробностей массовых экзекуций по приказу Троцкого меннонитов Левобережья в 1919–20 гг. привело организатора ШОА в патологическую ярость и беснование. До безумия злопамятный, развенчанный уже и опальный — но ещё очень опасный тучей последователей и ставленников (в тех же армии и ОГПУ), он уже из своего зарубежного далека вынудил всё ещё верных ему бывших его заплечных арестовать и заставить молчать ненавистного врача и её супруга… Ни мама с отцом, — ни я, тем более, — так и не узнали: вызов их в Кременец в январе 1929 года — провокация это гонителей? Или, — напротив, — чей–то дружеский сигнал тревоги, когда схвачена была, ограблена и частью перебита семья их друзей–колонистов Юлиуса Кринке? Годы спустя даже многознающие названные братья мои Сергей Егорович Егоров, да что там — даже Александр Евгеньевич Голованов, даже они не сумел ответить на этот вопрос…

…По прибытии родителей в Кременец на место их арестовали. И, что бы «заставить молчать» — через Житомир и Харьков, — отправили в Москву. Другое дело: если речь об истинных друзьях, у «Доктора Фанни» и её мужа было их неизмеримо больше чем у Троцкого. Мало того, они были сильнее. Семьюдесятью годами спустя назвать их можно: вернейшими из них в России был Сергей Сергеев Каменев, тогда заступивший Троцкого на всех его «силовых» постах… «сменив» охрану тюремного вагона, в котором гнали маму и отца в Москву, и заменив сам сцеп, он отправил их…на север…

Три года спустя, — так и не обнаружив «исчезнувших» в том же 1929 году в Москве нас, их детей, — родителей моих из Республики Коми перевёл он в Архангельск. И в навигацию 1932 года проводил в экспедицию…

Мир праху помянутых нами усопших. Пухом земля.

Действующими лицами повести являются множество других свидетелей эпохи русской смуты — близких и даже предков автора. В их числе лиц исторических, — воспоминания которых (и о которых), и судьбы их (до сегодня не раскрытые) явились источниками сведений, легшими в основание повести.

Вениамин ДОДИН.

Иерусалим.

Эл. почта: Benadodin@gmail.com и Fanisilk@gmail.com

Тел.: (02) 590 17 31.

Факс: (02) 625 10 77.