Помни меня

— Может быть, через пару лет, — сказала Долли, потом посмотрела на Мэри и улыбнулась. — Но я думаю, что Мэри должна туда поехать. Хотя бы для того, чтобы увидеть родителей. Они будут просто счастливы, когда узнают, что она жива и здорова.

Мэри спросила у сестры, почему она так уверена, что родители не знают о ее судьбе.

— Они, безусловно, ни о чем не знали в прошлом году, когда я получила весточку от отца. Видишь ли, он упомянул о тебе. Он надеется, что ты не можешь вернуться из Плимута, потому что тебя не отпускают муж и дети.

Мэри на мгновение задумалась о словах сестры. Ей показалась забавной уверенность ее родителей в том, что она находится в Плимуте лишь в каких-то сорока милях от них, когда на самом деле Мэри побывала на другом конце света. Если она поедет домой, как же она объяснит все, что она сделала? Ей и так достаточно тяжело было справляться со своими воспоминаниями, переменами и огромными расстояниями, которые она преодолела за свою жизнь. Мэри думала, что ее мать, которая никогда не уезжала дальше чем на двадцать миль от Фоуэя, не сможет все это понять.

— А отец мог узнать обо мне после того, как он послал тебе это письмо? — спросила Мэри.

— Возможно, — ответила Долли, нахмурившись. — Господин Кастел сказал мне, что о тебе много писали в газетах. Но если я не слышала об этом, будучи здесь, в Лондоне, то как могли услышать они, находясь так далеко?

Мэри вздохнула.

— Возможно, будет лучше, если они никогда не узнают обо мне, Долли. Это было бы слишком большим потрясением для них.

— Лучше им испытать потрясение, чем жить с мыслью о том, что младшая дочь покинула их или умерла, — настаивала Долли.

Позже Босвелл ушел с Кастелом и Долли. Прощаясь, сестры договорились, что Долли придет снова, когда у нее будет выходной. Когда они ушли, Мэри отправилась к себе в комнату, потому что ей очень захотелось побыть одной.

Она сидела у открытого окна и смотрела в темноту. Стук колес экипажей, болтовня, смех, детский плач и бренчание пианино откуда-то издалека доносил до нее спокойный теплый ветер. Так было каждый вечер с тех пор, как Мэри поселилась у госпожи Вилькс. Ее окружали звуки семейной жизни, и до сегодняшнего дня она чувствовала себя ужасно одинокой каждый раз, когда слышала эти звуки, потому что судьба разлучила ее с семьей.

Иногда Мэри даже думала о свободе с цинизмом. Она размышляла о том, что, хотя может свободно гулять по городу, ее душа скована чувством вины, стыда и горя. Еще Мэри осознавала, что во всем зависит от Босвелла и в какой-то мере он стал ее тюремщиком. Конечно, Босвелл был добр к ней, но он всегда решал сам, куда она должна поехать и с кем она может встретиться, и обеспечивал ее. До этого момента Мэри не знала, как избавиться от этой зависимости и начать жить самостоятельно.

И вот она получила такую возможность.

— А хватит ли у тебя смелости, чтобы вернуться домой? — пробормотала она себе. Одно дело рассказать обо всем Долли: сестра еще молода и у нее нет укоренившихся предрассудков. Отец тоже, возможно, проявит понимание, ведь он побывал во многих странах и встречал людей разного социального происхождения.

Но совсем по-другому обстояло дело с ее матерью. Она жила в своем крошечном мирке, границами которого являлись церковь и соседи. Сможет ли мать достаточно непредубежденно выслушать дочь и согласится ли, что Мэри понесла гораздо более суровое наказание за свое преступление, чем это было предусмотрено законом? Сможет ли она простить и дать решительный отпор соседским сплетням?

Мэри сомневалась в этом. Грейс Броуд никогда не была терпимым человеком. В детстве Мэри считали странной, потому что она любила болтаться среди рыбаков, плавать в море, лазить по деревьям и бродить вдалеке от дома. Отец смеялся и говорил, что она должна была родиться мальчиком, но на лице матери при этом появлялось мрачное и неодобрительное выражение.

Но теперь Мэри понимала отчего. Когда она сама стала матерью, прояснилось многое из того, что раньше казалось таким странным. Обязанности матери заключаются в том, чтобы воспитывать и защищать, а похвала или порицание нужны лишь для того, чтобы направить ребенка и уберечь его. Мэри теперь уже не сомневалась, что мать боялась своенравности своей дочери. Может быть, она всегда опасалась, что это навлечет на Мэри серьезные неприятности. И мать, конечно, оказалась права.

К тому же Мэри сомневалась, что сплетницы в Фоуэе будут рассматривать ее дерзкий побег как героический поступок, несмотря на то что именно так это восприняли в Лондоне. Земляки Мэри наверняка будут рассказывать друг другу о кораблях-тюрьмах, о кандалах и виселице, перешептываться о том, что Мэри провела большую часть своего срока среди мужчин, и это будет рассматриваться как свидетельство ее распутности.