Я не хотела впутывать в это моего бойфренда. Мне не хотелось открывать его имя. А то еще станут совать свой нос и выражать презрение к тому, что у нас есть, к тому, что для меня дороже всего. Он безупречен, и он мой. Его нужно защитить любой ценой.
Я сказала:
– Ты его не знаешь.
– Чушь, Джорджина. Все знают, что у тебя никогда никого не было. Ты всегда носилась с романтикой, как эта старая курица на уроках английского.
Точные удары ножом в жизненно важные органы. Какой ужас: все учуяли мое отчаянное желание нравиться. Этот мальчик говорит мне, что это всем известно. Я отвратительная, убогая, жалкая.
Сейчас я беззвучно плачу, слезы текут по лицу, но голос все еще уверенный.
– Он снова попытался меня поцеловать, и я оттолкнула его со словами: «Давай вернемся на вечеринку и выпьем пунша». И тут он спросил, чтобы показать, что не купился на мою попытку сменить тему:
– Ты девственница?
– Нет, – ответила я.
– Вот и хорошо, – сказал он.
Он расстегнул молнию на своих джинсах, а я стояла, прижатая к стене, в свете ламп, ярком, как в операционной. И я думала: зачем я здесь, как мне сбежать? И почему все вдруг пошло не так?
Это была моя вина.
Я обвожу взглядом зал и вижу море обращенных к сцене лиц. У меня больше не получается сосредоточиться на ком-то одном.
– Более умная, более обаятельная,
Я солгала: я была девственницей. И никогда прежде не видела мужского органа в реальной жизни. И вдруг – вот он, высвободившийся из джинсов «Леви». Это было все равно что увидеть Чужого, вырывающегося из груди Джона Херта. Я запаниковала, понимая, что он зашел слишком далеко, чтобы отступить. Он чего-то хочет. Мне ни в коем случае нельзя уходить. Но, с другой стороны, нельзя допустить, чтобы это случилось.
Он схватил мою руку, я выдернула ее. Он снова схватил, я опять выдернула. При третьей попытке он зажал мою руку так крепко, что остались синяки, и ему удалось положить ее на
Все это продолжалось: меня хватали за руку, я выдергивала, мои просьбы уйти оттуда игнорировали. Мне казалось, что я тут уже час, хотя, вероятно, прошло всего несколько минут. Но я знала: когда речь идет о моей репутации, это все равно что провести тут всю ночь.
– Ты же знаешь, как это делать, не так ли? – спросил он. – Ты сексуальная девочка.
Лесть сработала на какую-то секунду. Он принизил меня, а сейчас снова возвышает. Бросает мне спасательный круг, давая понять, что я могу выйти отсюда с хорошими рекомендациями.
Я отрываю взгляд от страницы.
– Тот момент, когда вы подумываете сдаться или в самом деле сдаетесь, будет терзать вас всю оставшуюся жизнь. Вы думаете в этот момент, что это случилось с вами, потому что вы плохой и слабый человек и на самом деле этого хотели. А ведь фактически речь идет о том, чтобы выжить. И какой бы выбор вы ни сделали, это вовсе не ваш выбор.
Его рука сжимает мою, как клещи, и он двигает моей рукой вверх-вниз, вверх-вниз.
– Теперь сделай это сама, – приказывает он. Он отпустил мою руку, и я сразу же это сделала.
– Да! – закричал он, торжествуя. – Вот так.
Я сделала это, и теперь уже ничего не изменишь.
Я позволила этому произойти ради того, что значило больше всего: ради популярности. Великая религия. Стремление нравиться. Но я не нравилась. Я смотрела в его глаза, выражавшие презрение, и видела, что совсем ему не нравлюсь. Фактически моя капитуляция заставила его еще сильнее меня презирать.
Я сказала:
– А сейчас я хочу вернуться на вечеринку, – и направилась к двери. Он остановил меня, схватив за запястья, и швырнул к стене. Раньше он только применял силу, теперь же действовал с яростью. Я и так уже была напугана, а сейчас ощутила ужас. Ты не знаешь, что такое физическое насилие, пока кто-то гораздо выше и сильнее тебя не попытается его применить. Я думала, что даже в фильмах, где угодившие в ловушку девицы колотят маленькими кулачками в грудь мужественного Тарзана, при желании могут его оттолкнуть. Нет, не могут. Это был настоящий шок. А вместе с шоком пришла паника, потому что я знала: то, чего он хочет, случится. Он тянул вверх мой подол, добираясь до запретного места.
Зал затаил дыхание, ожидание вибрировало.