Помни обо мне. Две любовные истории

Ирина Аркадьевна вздохнула. Знать, не судьба, коли родная дочь против. Но почему? Почему она против этого удивительно ясного по жизни человека? Неужели…Неужели она сама…У нее даже заболела голова. Она вспомнила: чем радостнее проводили они воскресные дни, тем мрачнее становилась Надя. Как же я была поглощена своей радостью, что не видела горе собственного ребенка. Господи, за что мне такое наказание, за что? Съезжать – и как можно скорее! Никогда в жизни больше не видеть его! Она стала собирать вещи, а когда из школы пришла Надя и с недоумением уставилась на открытый посреди комнаты чемодан, Ирина Аркадьевна поняла, что, убегая от жизни, ни она, ни дочь ее счастливей не станут.

– Ищу шарфик, скоро похолодает, – стараясь не зарыдать, выговорила она.

С того дня она тоже внутренне отдалилась от Георгия Николаевича и уже ни разу не спрашивала у него о планах на предстоящий выходной день. Надя тоже не интересовалась. Суворов делал вид, что не замечает этих перемен, иногда только виновато улыбался вслед Ирине Аркадьевне и Наде. Он чувствовал себя последним подлецом, но ничего не мог изменить!

А через несколько месяцев всё вернулось в прежнюю колею. Они вновь стали вместе проводить воскресенья, правда, гораздо реже, у Суворова появились свои знакомые, которые не были уже их общими знакомыми, а у Ирины Аркадьевны свои, о которых она ему ничего не рассказывала. И что удивительно, они оба испытывали друг к другу настолько большое уважение, что это позволяло им ровно, как ни в чем не бывало, говорить о чьей-то любви или сгубившей кого-то страсти. Надя при этих разговорах больше, чем обычно, ерзала на месте. Ничего не изменилось, только они вернулись к тому времени, которого уже не вернуть.

XXXII

Суворов довольно часто приезжал в Ленинград, и всякий раз спешил к Адалии Львовне, как к родной матушке. Тетушка радовалась успехам племянника и, с гордостью глядя на него, восклицала за рюмочкой доброго вина:

– Мы, Жорж, с тобой достойно несем по этой жизни наши фамилии – Бахметьевых и Суворовых. И мы должны, как две полноводные реки, достойно донести наши воды до моря, которое Соловьев назвал Историей. Ведь жизнь река, и не дай Бог, если она обмельчает в устье.

– Обмелеет, тетушка?

– Обмельчает, племянник.

Адалия Львовна не только выжила в горниле революции и последующих чисток, но даже преуспела в жизни, чем лишний раз подтвердила жизнестойкость своей фамилии. Осталась цела она благодаря своей уникальной способности видеть человека насквозь.

– Человек от природы стекло, и он сам мутит себя. А все эти совэтские чиновники и их жены с любовницами, – говорила она, посмеиваясь, – независимо от своего жизненного помутнения, прозрачны только от страха. Сразу видать, что им всем надо. Того, чего у них нет. Воспитания, шарма, благородства. Не у всех, конечно, но у большинства. У девяноста девяти с половиной процентов. Как и положено в стране большинства. Я имею в виду не ту страну, что живет без света. Я имею в виду весь нынешний свет. Если б ты знал, скольким я гадаю и привораживаю! Обо мне и в Москве знают, на самом верху, под рубиновыми звездами. Жду вот, когда позовут. Вернее, повезут. Там сперва привозят, а уж потом приглашают. Так принято у них. Никогда бы не подумала, что революционному классу понадобится столько всякой чертовщины. Но это стра-ашная тайна!..

Свою карьеру при новой власти Адалия Львовна начала с того, что стала делать замечательные прически женам партийных бонз Ленинграда. С первых же ее причесок, сопровождаемых всякими полезными советами, без которых женщина просто не женщина, стала стремительно расти ее скрытая в узком кругу слава. Ее ценили за легкость и шарм. Она знала множество пикантных историй, до которых падко женское ушко, тем более не привыкшее к тонкостям. Она охотно делилась со своими клиентками профессиональными знаниями, как выжить среди сумасшедших мужчин и как подчинить их своим капризам и воле. Те записывались к ней в очередь и подавали от своих щедрот кто что мог, в том числе и неоценимую информацию о текущем моменте. По переменам в составе клиенток Адалия Львовна судила о карьерных зигзагах их мужей. Когда за год состав дам изменился чуть ли не полностью, она от греха подальше забросила свое ремесло, сменила квартиру и ушла гардеробщицей в библиотеку. Она уже с трудом передвигалась, весь день было трудно выстаивать на ногах. Георгий Николаевич узнал о ее положении и стал ежемесячно присылать деньги, чтобы избавить тетушку от необходимости зарабатывать на кусок хлеба.