Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью

— Мой дорогой Альфонс, — рассердился бригадир Кёнджомбе (ты ведь знаешь, каким он бывает в такие минуты). — You talk, you talk like a foolish[16]. Его банкноты не могут быть фальшивыми, говорю я тебе, их попросту не существует. Теперь ты понял? Он так же хорошо умеет делать банкноты, как обезьяны — разговаривать. Он говорит людям: «Я сделаю вам миллион, только сначала дайте мне двадцать тысяч франков». Трудно в это поверить, но люди приносят ему двадцать тысяч франков, даже не подумав о том, зачем человеку просить деньги, если он сам умеет делать их. Видно, мы, африканцы, и в самом деле настолько глупы, что способны поверить чему угодно. Само собой разумеется, как только этому господину дают деньги, он тут же исчезает, чтобы начать все сызнова в другом месте.

Пораженный Альфонс, не решаясь пока ни в чем признаться, спрашивает у бригадира, видел ли он сам этого мошенника; выясняется, что бригадир его не видел, но не раз слышал описание этого человека от обманутых им людей: невысокого роста, коренастый, с густой шевелюрой. Обычно он не скупится на угощение, очень веселый и общительный, говорит в основном на пиджин. Тут уж Альфонс не выдержал и признался, что и сам только что стал жертвой этого мошенника. Альфонс ничего не утаил от бригадира Кёнджомбе, а тот собрал нас всех, то есть тех, кто давал деньги шарлатану, и предложил: «Давайте посмотрим, что там в ведре». Мы согласились. Вслед за бригадиром, сохранявшим полное спокойствие, и вконец растерявшимся хозяином кафе мы вошли в комнату, где стояло это самое ведро. Альфонс и бригадир схватили его на наших глазах. Вытащили его на свет!

Мы вернулись в зал, но там было недостаточно светло, и мы вышли во двор. Во дворе все окружили бригадира с Альфонсом, которые держали ведро, они наклонили его и начали выливать воду. На дне ведра оказалось так же пусто, как на ладони: даже банкноты, вырезанные из газеты, и те исчезли. Вот из-за чего волнуется весь Зомботаун. И подумать только, я тоже поверила этому негодяю!

— Не убивайся, Софи, — невозмутимо сказала в ответ на все это Анна-Мария. — Вот уже двадцать пять лет, как я таскаю свои старые кости по разным городам нашей страны, и за это время я раз двадцать, если не больше, сталкивалась с такой вот точно историей, а стало быть, случается это не реже раза в год. Вот увидишь, на будущий год этот парень вернется, а если не он, так кто-нибудь другой. И опять он наплетет таких же небылиц, и люди снова развесят уши. Им все равно не втолкуешь, что, если бы деньги делались так просто, об этом давно было бы известно. Верно ты говоришь, что черным, по всей видимости, нравится, когда их дурачат. Видишь ли, им это до того нравится, что они и сами готовы дурачить друг друга. Черные в какой-то мере похожи на нас, женщин, ведь мы тоже любим, когда нас обманывают. Иной раз дело доходит до того, что мы готовы перегрызть друг другу горло, ведь когда встречаются две собаки, всегда найдется кто-то, кто крикнет: «Catch him!»[17] — и тут же собаки эти бросаются друг на друга. Вот и мы, женщины, похожи на них. Правду я говорю, Софи?

— Правду, правду, Анна-Мария.

— Да взять хотя бы Перпетую и тебя. Зачем вы позволяете натравливать вас, как собак, друг на друга? Не пришло ли вам время помириться?

— А я никогда и не ссорилась с Перпетуей! — живо откликнулась Софи. — Не знаю, правда, что думает обо мне она, а у меня против нее обиды нет. Единственное, чего я хотела бы, так это подружиться с ней.

— Ты хорошая девушка, Софи! Входи. Это мастерская Перпетуи. Она сама как раз тут. Скажи ей то, что сказала сейчас мне.

Перпетуя, которая очень смутилась, услышав последние слова Анны-Марии, не подняла глаз, когда на пороге появились Софи и Анна-Мария. Но Анна-Мария не дала Перпетуе возможности проявить истинные свои чувства (которые она и сама затруднилась бы определить) и велела ей подать руку Софи. Перпетуя безропотно подчинилась, правда, изобразив при этом чрезмерную растерянность, она всем своим видом показывала, что только неожиданность вынудила ее пойти на эту уступку. Софи с изумлением разглядывала куски тканей, разложенные на столе и на цементном полу, куски, словно по волшебству преображавшиеся в руках этой хрупкой женщины в одежду, и с почтительностью восторженной школьницы смотрела на Перпетую, а та взирала на соперницу с непроницаемым видом.

Анна-Мария предложила обеим выпить по стакану пива — в знак примирения. Ни один мужчина, заявила она, не заслуживает того, чтобы две женщины ссорились из-за него. Софи, которая уже выпила половину стакана, расхохоталась от души.

— Так вот, — начала Анна-Мария, — попробуем решить первую проблему. Софи, сегодня ночью тебе придется отказать твоему супругу. Придумай что-нибудь, скажись больной.

— Не в первый раз! — лукаво сказала Софи.

— Вот и прекрасно! — одобрила ее Анна-Мария. — Я вижу, ты настоящая женщина, сразу все понимаешь. Води его за нос до тех пор, пока он не вспомнит о Перпетуе.

— Обо мне? — возмущенно воскликнула Перпетуя.