Помни Рубена. Перпетуя, или Привычка к несчастью

— Вот видишь, Перпетуя, какова воля случая, — начал он, сияв наконец свои очки и положив их на стол. — Ты ведь меня сразу узнала, к чему ломать комедию! Помнишь Нгва-Экелё? В конце концов, это было не так уж давно, хотя время бежит… Как поживает твоя подруга Кресченция? — Перпетуя не отвечала. — Перпетуя, — снова заговорил полицейский после некоторого молчания, — твоему мужу до сих пор не везло, а невезенье — это своего рода болезнь, и ее можно вылечить, стоит только найти хорошего врача. Я сам займусь этим делом — и сегодня же, не откладывая. В такой стране, как наша, да еще в первые годы после провозглашения независимости, вакансии так и сыплются, и будь я проклят, если не подыщу для твоего мужа что-нибудь подходящее. Надеюсь, против этого ты не станешь возражать?

— Разве бедная женщина имеет право вмешиваться в такие дела?

— А ты не хочешь, чтобы твой муж стал большим человеком — big massa?

— Я желаю ему всего того, чего он сам себе желает.

— Браво, Перпетуя! Другого ответа я и не жда\ от тебя. И раз уж мы достигли во всем такого согласия, поди ко мне на колени, иди же, Перпетуя, я хочу прижать тебя к сердцу. Так ты идешь ко мне или нет? — Она молчала. — Не хочешь? — снова заговорил мужчина после продолжительной паузы. — Значит, ты ничуть не изменилась. А может, ты боишься своего мужа? Ну что ж, я все тебе скажу. Так вот. мы с Эдуардом не просто друзья, мы братья. Да, да, настоящие братья. А тебе должно быть известно, что у братьев все общее, решительно все. Вот сейчас, например, он у меня, в моем доме. Неужели ты думаешь, я стану выяснять, что там происходит сейчас между ним и моей женой? Что за мелочность! Неужели ты не веришь, когда я говорю, что мы с ним настоящие братья? А что ты скажешь, если я тебе пообещаю, что не пройдет и трех месяцев, как Эдуард благодаря мне получит хорошую должность? Что ты на это скажешь? Может ли быть лучшее доказательство братских чувств? Отвечай, Перпетуя! — Женщина по-прежнему молчала. — Ты меня презираешь? Считаешь меня недостойным твоей любви? Как и в Нгва-Экелё, когда ты была еще ребенком. Что я такое тебе сделал, что ты так упрямо отвергаешь меня? Ведь я не какой-нибудь прощелыга, Перпетуя. Если хочешь знать, я человек необычный Помнишь, как тебя привели ко мне вместе с Анной-Марией после того, как вас поймали на месте преступления: вы занимались торговлей, не имея лицензии? Ты узнала меня? Представь себе, в настоящий момент я единственный в Ойоло комиссар-африканец. Первый — самый главный комиссар, тубаб, а сразу за ним иду я. Третий — комиссар из второго округа, то есть из другой половины города, не полицейский, а представитель Африканского союза, единой партии. Одним словом, это человек с Севера. А все эти типы с Севера могут получить любой пост, какой только пожелают, им не обязательно быть профессионалами, они представляют партию — достаточно только попросить Баба Туру. Лично я ничего не имею против: ведь на место тубаба все равно назначат меня. А он как раз собирается уезжать. Слышишь, Перпетуя? Скоро я буду главным комиссаром Ойоло, самого большого после столицы города нашей страны.

Перпетуя молчала, спрятавшись в полутьме. Этому научила ее Катри — так удобнее было наблюдать за мужчинами, этими странными существами. Ее упорство могло довести до отчаяния всех комиссаров мира. Полицейскому хотелось увидеть лицо молодой женщины, он надеялся прочесть на нем чувства, в которых она не хотела признаться ему; он поднял над столом лампу, но, сколько ни размахивал ею, Перпетую он все равно не видел. Наконец он догадался поставить лампу на земляной пол и только тогда увидел молодую женщину, которая сидела, прислонясь спиной к стене и отвернувшись от него. Усевшись на старый упаковочный ящик, стоявший у входа в кухню, она глядела куда-то вдаль, и ее неподвижная поза, казалось, выражала непреклонность.

Полицейский, видно, был плохим психологом, он встал, подошел к Перпетуе и коснулся губами шеи молодой женщины, бормоча какие-то нежные, ласковые слова. Перпетуя сразу вся как-то съежилась, обхватив голову руками, словно желая заткнуть уши. Она согнулась пополам, превратившись в маленький комочек.

— Нет! — в ярости крикнула она. — Нет! Только не ты! Не прикасайся ко мне! Я буду кричать!

Эта угроза возымела немедленное действие на полицейского комиссара: его порыв угас. Он со вздохом распрямился, вернулся к столу, выпил один за другим два стакана пива и молча закурил.