Помнишь ли ты, Анаис?

Ей вдруг хочется пива, шампанского, она чувствует себя освобожденной, воздушной, как эти маленькие шарики-монгольфьеры; все годы жизни в аду, стыд и страх улетели в небо.

Все разрешилось будто по какому-то священному календарю. Ровно в полночь. С этой минуты часы будут идти правильно.

Теперь она может начать жить.

И получать от жизни удовольствие.

Девять часов после полуночи

Капитан Айя Пюрви смотрит на настенные часы над елочкой. Ее взгляд следует за бесшумным бегом секундной стрелки. Том, Жад и Лола, должно быть, уже позавтракали и пишут поздравительные открытки, посылают сообщения друзьям в метрополию, на Мадагаскар, в Австралию.

Без нее.

Жюстина Патри снова замкнулась. В ответ на последний вопрос Айи – могла ли Жоана узнать его как-то иначе? – у нее непроизвольно вырвалось:

– Да.

Больше она ничего не сказала.

По коридору снуют медсестры, встречаясь, поздравляют друг друга с Новым годом, желают доброго здоровья – на тон ниже, чтобы не услышали больные. Дав секундной стрелке пробежать еще три круга, Айя тихо повторяет:

– Что это за деталь, Жюстина?

Девушка колеблется. Прокручивает в голове события последних часов. Вот Жоана оседает на песок. Нет, раньше… За несколько минут до наступления нового года лицо подруги на мгновение искажается от резкой боли, когда Маню снимает футболку и вспышка ракеты освещает его торс, плечи и руки. А вот Жоана выходит из воды, сразу после полуночи, у нее умиротворенное лицо, как будто что-то кончилось. Жо часто говорила о своем наваждении. О тюрьме, из которой она не может вырваться, с тех пор как на нее напали. Рассказать все этой легавой все равно что прямо обвинить подругу.

Жюстина медленно поворачивается к Айе. Она видит, что капитану жандармерии стоит неимоверных усилий оставаться спокойной, терпеливой, внимательной, но смотрит она на циферблат часов.

Торопится. Ее наверняка ждут.

Жюстина снова мысленно взвешивает все «за» и «против». Ее признание станет приговором Жоане. Но подруга в коме, а у нее нет выбора.

– Маню Нативель был ее насильником, – выпаливает она в лицо Айе. – Я думаю, она встретила его случайно, хотя искала – так или иначе – все эти годы.

– Она узнала его, так? Но он ее не вспомнил?

– Она была жертвой, наверняка одной из многих. Он просто пошел однажды вечером за девушкой от ночного клуба и взял ее силой. В темноте. Шесть лет назад. И сразу выкинул ее из головы. Но она – разве могла она забыть его?

– Я понимаю, Жюстина, но вы мне так и не ответили. Почему Жоана была уверена, что Маню Нативель – тот самый насильник, если не знала его в лицо?

Рот Жюстины болезненно кривится.

– У него была татуировка. Очень необычная. Два дельфина, стоящие на хвостах, повернувшись друг к другу, и дата: 11/11/2000. На ключице и правом плече. Эта татуировка была ее навязчивой идеей. Когда насильник навалился на нее там, в овраге под виадуком Фонтен, она видела только этот рисунок. Два дельфина плясали в ритме мускулов насильника, придавившего ее всем своим весом. Мне кажется, с той ночи Жо при виде мужчины с голым торсом всегда проверяла, нет ли у него этой татуировки. Это стало рефлексом. Она воспринимала ее как клеймо, которым мог быть помечен любой парень.

– Хотите сказать, у Маню была такая татуировка? И Жоана ее узнала?

– Да… Жо все поняла, когда парень снял футболку и бросил ее на песок. Я тоже должна была понять. Догадаться, что она решилась. Я могла бы ее остановить.

Айя мягко касается коленей Жюстины.

– Подождите, мадемуазель Патри, не спешите винить себя. Сначала нужно все проверить.

– Кристос?

– Ну?

Айя быстро пересказывает по телефону показания Жюстины Патри. Мысленно фиксируя детали, Кристос все чаще смотрит на расположившееся в беседке отеля семейство Нативель. Все – мать, отец, братья, кузены – уставились на него, ждут новостей, вот сейчас он договорит, подойдет и скажет, глядя им в глаза: все кончено, мы взяли убийцу вашего сына. Только на это им и остается надеяться.

Айя продолжает свой рассказ. Кристос удаляется от беседки и идет к дверям, куда входят двое коллег. Эксперты из Сен-Дени приехали за телом Маню Нативеля, упакованным в пластиковый мешок.

Маню Нативель… Образцовый служащий, самоотверженный пожарный, верный друг, идеальный сын.

Кристос в последний раз оглядывается на Нативелей. Все ждут, чтобы правосудие покарало виновного, а им сейчас скажут, что оно свершилось.

Их сын был насильником. Его судили. Приговорили. И казнили.

Кто в это поверит? Кто из них сможет принять такую версию?

– Проверь, Кристос!

– Что проверить, Айя?

– Татуировку. Пока тело не увезли в морг.

– Твою мать…

Кристос тормозит коллег с носилками, спиной чувствуя давление всего клана Нативелей. Он шепчет пару слов Морезу, стоящему рядом с телом, и тянет вниз молнию на мешке.

Черные волосы, холодный лоб, широкий нос. «Боже, – мысленно молит Кристос, – сделай так, чтобы парень был ни в чем не виноват».

Мешок открывается, уже виден пересохший рот, волоски на подбородке.