Помочь можно живым (сборник)

Скоро Илька почуял впереди глухую преграду, а вот клешни лапы его нащупали помеху. Человеческий рассудок подсказал малому, что расщелина в скале пресечена не камнем, а, скорее всего, каким-то щитом, покрышкой ли? В нее-то и не замедлил Илька тут же постучать, перегородка отозвалась долгим, тихим гулом. Так отзывается на хлопок ладонью огромный, но чуткий колокол Для верности Илька хлопнул посильнее и вдруг почуял что под его клешнею преграда шевельнулась, ровно пожелала отойти в сторону, да и не смогла и потому осталась на прежнем месте. Видать, ее заклинило в расщелине Надо было порушить преграду! И Илька с тупой, остервенелой силою уперся растопыренными клешнями в каменные стены лаза, выпружинил ими и крабьим своим панцирем, как тараном, ударил в перекрытие!

Он еще успел понять, что над ним что-то хрястнуло, опрокинулось, дало ему тупым краем по спине. Затем как тугим узлом скрутило все его щупальца и поволокло обратно — вниз, в подземную западню…

Понял себя Илька живым оттого, что послышалось ему далекое петушиное пение. Сразу привиделась мать Она шла мимо, не касаясь ногами земли, вся черная и слепая. Встречный ветер пытался развеять ее черноту, да не мог. Только зря рвал на ней платок и подол. Илька вдруг понял, что теперь идти ей да идти такою черной до самой оконечности земной, а там и до смерти, а там и того дальше…

Сердце захолонуло в парнишке от жалости., он потянулся к видению, крикнул:

— Мама!

И сразу же свет ожег глаза, грянул во все горло на заплоте гребенистый петух, заговорили радостные голоса:

— Э! Гляньте-ка! Очухался…

— Они, Резвуны, живучие!

— Это им от древней Онеги передалось…

Тут до Ильки дошло, что лежит он, как маленький, на отцовых руках. Отец так глядит в сыновние глаза, будто ему все известно и ничего не надо ни спрашивать, ни рассказывать.

А некоторое время спустя, не отходивший от постели все еще слабого Ильки, Матвей однажды разбудил парнишку среди ночи. Поднял его на ноги, вывел за околицу, сказал:

— Смотри!

И вот над рекою Полуденкой, над тем самым местом, где покоилось Живое бучало, медленно засветилась чистая зарница. Разгоралась она чуток подрагивая, словно зябко ей было спросонья подниматься над землей. Скоро она оторвалась от вершины Колотого утеса и световым сгустком смело пошла ввысь. В небе она быстро обернулась звездою и вот уж затерялась среди своих сестер.

Борис Руденко ТРУДНЫЙ СЛУЧАЙ В ПРАКТИКЕ

После утреннего обхода дежурный врач сообщил мне, что больной из двадцать четвертой палаты хочет со мной поговорить. Этот больной очень интересовал меня, и не только профессионально, поэтому я тут же отложил бумаги и поспешил в третий корпус, где в одноместных палатах размещались наши самые трудные пациенты.

Когда я вошел, больной сидел на кровати, чуть покачиваясь и прикрыв глаза. Услышав, как отворилась дверь, он встал и шагнул мне навстречу.

— Дежурный врач передал мне, что вы просили зайти. Вас что-нибудь беспокоит?

— Да, доктор, спасибо, — он наклонил голову. — Мне необходимо с вами поговорить.

Если бы не ранняя обильная седина, он выглядел бы гораздо моложе. Лицо его принадлежало к тому типу, что привлекает прежде всего не правильностью черт, а их энергичностью — резкий излом бровей, тонкие нервные ноздри, аскетическая впалость щек.?

Он снова уселся на кровать, а я в кресло напротив и показал, что готов слушать. Подперев голову длинными, сильными пальцами, он некоторое время молчал, будто раздумывая, с чего начать.

— Вы только что спросили: что меня беспокоит? Я отвечу. Меня беспокоит память. Я, — он слегка запнулся и поправился, — мы сделали ошибку, скрыв происшедшее. Мы думали, что так будет лучше, надеялись, что время поможет забыть, но все стоит перед моими глазами, как будто случилось только вчера. Груз памяти слишком тяжел. Ведь я, только я виновен в их гибели. Я постоянно думаю об этом, и мне не избавиться от этих мыслей…

На рассвете из леса пришел Аллен Брок, погибший два года назад в кольце астероидов. Он стоял перед иллюминатором и улыбался так же светло и открыто, как при жизни.

— Привет, Вадим, — сказал он, глядя прямо в глаза Чернолецкому. Сквозь стекло иллюминатора его голос звучал глухо, но разборчиво. Именно так, как и должен был звучать человеческий голос сквозь стекло иллюминатора.

Чернолецкий стиснул зубы и нажал спуск разрядника. Полыхнуло ослепительное пламя, снаружи — теперь уже по-настоящему — донесся скрежещущий вопль, а перед планером корчилось в агонии отвратительное черное существо.

За спиной раздался стук, Чернолецкий вздрогнул и обернулся. Всклокоченный со сна, Шелихов стоял в дверях отсека, сжимая в руках автомат.

— Опять? — спросил он. Чернолецкий кивнул.

— Кто это был?

— Аллен Брок.

Шелихов пошевелил кожей на лбу.

— Не знаю такого. Не помню.

— Я помню, — мрачно усмехнулся Чернолецкий, — и этого достаточно. Мы с ним летали после училища. Он погиб два года назад.

Шелихов внимательно оглядел запор входного люка — контрольная пломба была на месте — и только после этого прислонил автомат к стенке.

— Ты о нем вспоминал сегодня?