Помоги мне...

Как вести себя, когда Николай вернется? Закатить истерику? Начать бить посуду? Дать ему пощечину? Решительно никакого опыта брошенной женыу Аллы не было. Или пока не брошенной — только обманутой?

Еще теплилась какая-то надежда, что когда он вернется домой, то объяснит все сам: мол, их с сотрудницей послали забрать прибывших на переговоры партнеров, остановившихся в «Туристе». Они их забрали и через десять минут пустились в обратный путь. Правда, это не объясняло, зачем понадобилось обнимать эту самую сотрудницу, но все-таки...

Николай ни словом не обмолвился о партнерах. И о «Туристе». И о блондинке.

Он появился, как всегда, без десяти шесть, поцеловал ее в щеку и принялся переодеваться. Она уловила запах чужих духов. Она и раньше чувствовала его, но внушала себе, что это духи его сотрудниц — не любовниц.

— Ну, как там, на работе? — ровным голосом спросила она.

— Нормально. А у тебя?

«И у меня нормально», — подумала она. На работе у меня всегда нормально. Скучно, но надежно. Попасть под сокращение ей не грозило, наоборот, штат издательства за последний год даже увеличился. Зарплата не то чтобы очень, но стабильная. «Арт-плюс» нашел свою нишу на книжном рынке и даже мог позволить себе время от времени в целях саморекламы выпускать сборники местных поэтов. Разумеется, себе в убыток: кто же сейчас читает стихи? Николай все это прекрасно знает, зачем спрашивает? Ритуал такой — как и поцелуй в щеку.

Лучше бы он спросил о жизни. Как, мол, жизнь, Аллочка, и она бы ответила: отвратительно, Коля! Хуже не бывает! С сегодняшнего утра, с десяти часов. Он бы спросил тогда: почему плохо и почему именно с десяти, и она бы...

Господи, только бы не задрожал голос, только бы не заблестели подозрительно глаза!

— Я видела тебя сегодня утром с какой-то блондинкой.

Голос не задрожал, глаза не заблестели. Молодец, Алка!

— Э... понимаешь, это...

— Я знаю, кто это.

Румянец медленно сошел с лица Николая, оставив лишь несколько розовых пятен на щеках и гладко выбритом подбородке. Алла вдруг заметила внушительные залысины своего мужа, поредевшие волосы, морщины, прорезавшие лоб, как линии нотного стана. Почему она не видела всего этого раньше?

Она села в кресло, он медленно опустился на диван, продолжая совать ногу в штанину спортивных брюк, но почему-то никак не мог попасть.

— Да не переживай ты так! — уже почти весело воскликнула она. Если бы кто знал, с каким усилием далась ей эта деланная веселость! — Дело житейское, верно? Любил, разлюбил...

Он, наконец, овладел собой. И попал ногой куда нужно. И бледность его чуть-чуть прошла. Он взглянул ей в глаза и твердо сказал:

— Да, я полюбил другую женщину. Не хотел делать тебе больно, скрывал. Но ты сама это ускорила. Прости...

— Прощаю, — спокойно сказала она. То есть внешнеспокойно. — Уходи.

Все. Она перешла на другой берег. Или он. Какая разница — кто? Важно, что она на этом — он на том. Или наоборот. Важно, что теперь они на разных. И мост взорван, а переплыть невозможно. Она не умеет плавать. Да и не захочет учиться. Он на том берегу с блондинкой. Она на этом — одна. Там счастье, здесь...

«Мне ничего не надо, — сказал он. — Возьму только свою одежду да кое-что по мелочи. Да, и если позволишь, ноутбук. Мне будет нужен для работы». Ноутбук «Делл» он подарил ей два года назад, на ее тридцатидвухлетие, но пользовался им больше, чем Алла, так что получалось, что этот подарок он сделал скорее себе самому. «Забирай», — равнодушно сказала она. Все равно она лишь раскладывала на нем «косынку» — вечерами, когда оказывалось, что говорить им, в общем-то, не о чем.

Ей тоже было ничего не надо, но так уж получилось, что квартира принадлежала прежде ее родителям и была переписана на ее имя, а «девятку» ей подарил на окончание института отец, как раз вернувшийся из трехлетней командировки в Алжир.

Лишь когда за ним захлопнулась дверь и оглушительно, как выстрел, щелкнул замок, она уткнулась лицом в подушку и горько, безутешно заплакала.

3

Дымовая завеса заволокла весь двор, словно внезапно обрушившаяся снежная лавина. Из растрепанных «сугробов» дыма неясно проглядывал силуэт дома. Грохнул взрыв, послышался истошный крик: Николай вспомнил, что у одного из охранников был гранатомет.

Спецназовцы открыли бешеную пальбу, несколько пуль с глухим чмокающим звуком впились в пальму, возле которой застыл Николай. Зазвенело стекло, из темного проема одного из окон вырвалось пламя. В доме завизжала женщина, и вдруг этот визг оборвался на самой высокой, пронзительной ноте.

Мусса, похоже, оправился от неожиданности и что-то пытался напряженно сообразить.

— Туда! Быстро! — он ткнул стволом автомата в сторону двери в заборе, едва видневшейся из-за дыма. — И толка раскрой своя глотка! Пристрелу, сабака!

Зданович споткнулся, но сумел удержать равновесие и сделал шаг вперед, однако тут же получил сильный удар в спину.

— Я сказал быстро!