— Не игральные карты, Володя. Не игральные, — вздохнула Шура. Дать мне полностью исчерпывающий ответ она не успела. Мы подошли к огромной луже перед магазином и принялись огибать ее по краю.
Как выяснилось, Юля прекрасно знала мою сестру. Она тут же расплылась в широкой радостной улыбке, сверкая при этом своим золотым верхним передним зубом.
— Добрый день, тетя Шура! — произнесла рыжеволосая продавщица. — Что-то давно тебя не было видно в наших краях. Куда ты запропастилась?
— Здравствуй, Юлечка! Здравствуй, моя красавица! Понимаешь, завертелась как белка в колесе. Но вот выбрала денек и приехала навестить своего брата-шалопута.
— Привет, Володя! — заметила она и меня. — Как поживаешь, дорогой?
— Привет! Устроили бы перед магазином паромную переправу, что ли? А то, наверное, тонут люди.
— Обязательно. Но если ты пойдешь паромщиком.
— Да, Юля, расскажи, как он у вас в Вихляево себя ведет? — попросила Шура.
— Володя-то? О, он в нашем поселке не скучает. У него множество развлечений. Ходит на мусорный полигон. Дружит с бомжами. Устраивает кулачные разборки со всеми подряд. Опять же, крутит безумный роман с этой расфуфыренной фрей. По имени Татьяна. Прямо вылитый Евгений Онегин. В общем, твой брат развил у нас здесь кипучую деятельность, — заключила она.
— Тебя, Юля, послушаешь, так хоть смирительную рубашку на меня надевай, — буркнул я.
— Ну, смирительную рубашку, может, и рано надевать. Но приструнить тебя следует.
— Ладно, Юля. Мужчинам надо прощать их маленькие слабости, — резонно заметила Шура.
— Вот так маленькие! — воскликнула та.
— Мужчины ничего не смыслят в жизни. Но зато мнят себя очень умными. Поэтому, Юля, прошу, присматривай за ним. Пока он не отмочил чего-нибудь похуже.
Мы купили просроченную на полгода коробку зефира в шоколаде, пакетик леденцов и полкило сушек. Попрощались с рыжеволосой продавщицей — я коротким кивком, а сестра поцелуем в щеку — и вышли на улицу.
— Замечательная девушка эта Юля. Веселая, расторопная, услужливая — прелесть, — сказала Шура, поправляя платок на голове.
— Ага, прелесть. За всеми тут следит и наблюдает, — дополнил я.
— Ты к ней чересчур строг. Просто она старается быть в курсе происходящего в поселке.
— Кстати, Шура, вопрос в тему. Ты была в курсе того, что этот магазин раньше принадлежал дяде Виктору? — поинтересовался я.
— Да, была, — выдержав небольшую паузу, ответила она. — Ты, конечно, можешь обижаться, что я тебе этого не сказала. Но что б изменилось? Да ничего! Все равно у нас нет на него никаких документов. Но если б даже они и были… Хорошо, предположим, что были бы. Ты знаешь, каково ходить по кабинетам чиновников и добиваться права на вступление во владения любого наследства? На право же владения магазином — и подумать страшно! Сколько для этого требуется сил и здоровья! Нет, благодарю покорнейше. Я уж вдоволь находилась, когда оформляла на себя квартиру дяди.
— Представляю, — кивнул я. — С нашими чиновниками лучше не связываться.
— Точно, Володя. Поэтому давай с тобой жить спокойно и не связываться с ними.
— Но допустим, что у нас все-таки были бы эти документы. Ты бы стала тогда оформлять наследство на магазин?
— Я не уверена, — ответила Шура, останавливаясь у подъезда моего дома. — Прежде всего, нам бы понадобилось много денег. Очень много денег. Чтоб избежать излишней волокиты. Потом, у нас бы возникли трения с нынешним владельцем магазина.
— С Генкой Кривоносом?
— С ним самым. Отвратительная личность. Юля шепнула мне по секрету, что ты с ним уже сталкивался, — призналась она. — Хотя, с другой стороны… Словом, если ты обнаружишь в квартире какие-нибудь важные бумаги, то немедленно сообщи мне.
— Непременно.
Шура помедлила, внимательно посмотрела на меня и спросила:
— Ну а вообще, Володя, ты находил что-либо ценное в дядиной квартире?
— Ценное? Что ты имеешь в виду?
— Да что угодно.
— Как будто, нет, — нерешительно ответил я. — Так, по мелочам. Интерес, по-моему, представляют две-три картины, висящие в большой комнате. Но это под вопросом. Есть еще английский барометр и каминные часы. Желаешь, забери чего-нибудь себе.
— Спасибо, Володя. Но пускай эти вещи хранится у тебя. Как память о нашем дяде.
Мы вернулись в квартиру к скучавшим Татьяне и Гере. Все вместе попили чаю с зефиром в шоколаде и сушками, поболтали о том, о сем, и через полчаса сестра с мужем засобирались к себе домой. На прощание они пообещали вскоре приехать с повторным визитом.
Оставшись вдвоем с Татьяной, мы прибрали на кухне, посмотрели по телевизору очередной сериал и стали готовиться лечь спать.
— У меня поползли колготки, — трагическим тоном сообщила Татьяна, сидя на краю кровати. — Это моя последняя пара. Где теперь купить новые? Ума не приложу. В нашем магазине они не продаются.
— Поноси пока обыкновенные носки. Длинные, на резинках, — зевнув, посоветовал я. — Выглядеть, между прочим, будет весьма сексуально.
— Это ты привираешь. Убогость не может выглядеть сексуально. Но придется носить носки, коль нет другого выхода.
— Придется, Таня. Эти колготки уже не заштопать. У них на пальце дырка.