— Кальдер, — выдохнул Шаравин, пролетел мимо и кинулся дальше. Илья отлип от косяка, поплелся следом. Капитан теперь обшаривал самую большую комнату, он даже мебель сдвинул и теперь вглядывался в просвет между старым основательным советским сервантом и стеной. Ничего там не обнаружил, сдвинул с дороги стол, завернул ковер и разглядывал коричневые доски пола. Ремонт тут не делали с тех пор, как дом сдал стройбат в эпоху молодого Брежнева.
— Ерунда, — проговорил Илья, — с чего ты взял?
Шаравин повернулся на одном месте, выскочил на балкон. Оглядел полки с разным барахлом за полосатой занавеской, дернул стойки так, что зазвенели банки, уронил здоровенную пустую коробку, дернул еще раз. Успокоился, оглядел еще раз весь бардак, посмотрел на Илью и кинулся ему навстречу. Тот успел отскочить, врезался спиной в зеркало, оно опасно покачнулось. Шаравин подлетел к входной двери, затормозил напротив шкафа. Открыл, грохнул по дверце кулаком, потом врезал ногой в стену рядом. Та гулко дрогнула, но устояла. Шаравин направил пистолет на шкаф, покосился на Илью, улыбнулся зверски и крикнул:
— Кальдер, здоро́во! Сам выйдешь или как? Покажись, скотина! — Он свистнул, щелкнул предохранителем. — Выходи на счет три, два уже было!
Шкаф не отвечал, оттуда не доносилось ни звука. Илья прикидывал, не сошел ли Шаравин с ума, а если сошел, что ему самому делать дальше. Капитан в силу свой профдеформации мог давно и незаметно для окружающих поехать умом, и сейчас душевная хворь проступила открыто. Илья и в себе не был уверен, но чтобы вот так, на шкаф с пистолетом, а тот, между прочим, заряжен, а если не холостыми, то дело дрянь.
— Кальдер, я тебя предупредил! — Шаравин передернул затвор и нажал на спуск. Грохнул выстрел, за ним еще один, потом еще, в стене образовались три дырки. Одна точно над плинтусом, вторая под потолком, выше человеческого роста, третья пуля прошила дверцу и запуталась в грудах барахла. К пыли, запаху душной гнили и газа прибавилась пороховая вонь, запах ел глаза, Илья зажмурился на мгновение. А когда открыл, стенка раскололась, как стекло, и из развалин весь в пыли и какой-то трухе вывалился Яковлев с младенцем на руках. В обнимку с ребенком звонарь выпал в коридор, врезался лбом в стенку, повернулся, вжался в нее спиной.
— Не стреляйте, пожалуйста, — он выставил перед собой младенца. — Не надо! Не убивайте нас! Лена сошла с ума, я не смог ей помешать! Не стреляйте, пожалуйста!
Он с совершенно безумным видом глядел то на Илью, то на Шаравина, темные выкаченные из орбит глаза слезились, белки налились кровью. Яковлев прижимал к себе младенца, тот безжизненно висел, прижатый к широкой груди, и слабо дергал руками и ногами, обтянутыми ярко-розовым комбезом. Яковлев половчее перехватил ребенка, принялся креститься, не сводя глаз с пистолета в руках капитана, и вдруг рухнул на колени. Звук раздался такой, точно на пол свалилась гантель.
— Не стреляйте! — он жутковато вращал глазами. — Лена давно хотела это сделать.
— Отравить газом своих детей? — как-то очень спокойно уточнил Шаравин. Он стоял к Илье в профиль и говорил сквозь зубы, точно каждое слово давалось ему с трудом. Яковлев снова перекрестился и быстро затряс немытой башкой:
— Да, да, только она называла это спасти. Спасти детушек от мира, от злых людей, от болезней. Спасти, понимаете? Она уже пыталась недавно, но я успел, закрыл газ, а сегодня у нее все получилось!
Последние слова он выкрикнул, младенец дернулся, точно от удара. Яковлев обхватил его крепче, прижал к себе, и снова его глаза забегали туда-сюда. Он глянул на Шаравина, на Илью и затараторил, проглатывая слова:
— Это Лена тебе машину разбила, хотела наказать, за детей. Я оплачу ремонт, я все отдам, только не стреляйте!
Илья глянул на Шаравина. Капитан точно ничего не слышал, по-прежнему держал Яковлева на прицеле, только пистолет чуть подрагивал, ствол понемногу начинало водить по сторонам. Яковлев рыпнулся было подползти ближе, но Шаравин опустил пистолет.
— Не дергайся, сиди где сидишь.
Яковлев застыл, бережно прижимая к себе ребенка, накрыл лапищей его голову, прижал к своему плечу. Младенец снова дернулся и закашлялся, Яковлев поднял его перед собой. Ребенок заходился в кашле, у него началось что-то похожее на судороги, Яковлев беспомощно смотрел то на конвульсии младенца, то на Илью. Шаравин аж дышать перестал, но ствол больше не дергался и глядел точно в лоб звонарю.
— Фаечка газом отравилась, — прошептал Яковлев, — я только ее успел спасти. Лена хотела и ее забрать, доченька заплакала, я проснулся и успел ее спасти, нам нужно к врачу…
Ребенок зашелся, точно в припадке, кашель смешался с плачем и хрипами и вдруг стих. Младенец куклой повис в лапах звонаря и не двигался. Яковлев закрыл глаза.
— Ты ошибся, — не сводя с ребенка глаз, сказал Илья. — Это не Кальдер…
— Закройся, — вполголоса бросил Шаравин, — не лезь. Отойди, кому сказано.