Помощь разведенным родителям и их детям: От трагедии к надежде

Подобные регрессии особенно ярки у детей. Дети вообще склонны по нескольку раз в день менять свой психический возраст. Семилетняя Эльвира вдруг отказывается чистить зубы и сопротивляется, как двухлетняя. А спустя несколько минут она уже как большая девочка помогает маме ухаживать за маленьким братиком. Хотя бы раз в день она требует от мамы, чтобы та взяла ее на руки и покачала так, как она качает маленького братишку, а потом строгим голосом делает родителям замечание, почему те выбрасывают банку из-под огурцов в мусор, а не в контейнер для стекла. И, конечно, вечером мама или папа рассказывают ей сказку и она засыпает, прижимая к себе игрушечного медвежонка — верного ее спутника, подаренного ей на ее первый день рождения. Похоже; девочке, балансируя на скользком канате социального приспособления, необходимо постоянно убеждаться в присутствии надежной и сильной руки, в любой момент готовой прийти на помощь, и она должна знать о растянутой внизу «страховочной сети».

Если напряжение возрастает или возникают форс-мажорные обстоятельства, то поиски опоры и шаги отступления становятся более частыми и длительными. Однако спасательная функция частичных регрессий осуществляется лишь тогда, когда человек, на которого они направлены, играет, как говорится, заодно. То есть если Эльвирино «упрямство» и вправду повышает привязанность матери и если та и вправду качает ее на руках, как маленькую, а по вечерам рассказывает ей сказки. Если бы мать этого не делала, то регрессивность девочки не только не находила бы разрядки, а наоборот, страхи ребенка возрастали. Эльвира считала бы, что ее любят меньше, чем брата, а в таких случаях дети часто, стремясь оправдать ожидания взрослых, и вправду начинают вести себя «как большие»: они уже не требуют дополнительной ласки и внимания, но зато в них растут агрессивные тенденции. Известно, что тот, кто злится и кричит, может добиться большего, чем тот, кто просит. Таким образом, дети, не получая ласки и внимания, открывают для себя новые стратегии, и стратегия применения власти становится их основным средством борьбы со страхом.

В послеразводный период ребенок часто регрессирует — порой до полного отказа от психических способностей, характерных для его возраста. Трагедия таких детей, как Стефания, заключается в том, что чем больше они регрессируют, тем труднее становится понять, что именно им нужно. А нужно им лишь одно: веские доказательства родительской любви. Стефания видит мир глазами брошенного двухлетнего ребенка, полностью зависимого от «злых великанов», и ведет себя соответственно этому. Со стороны, конечно, в злой и раздраженной шестилетней девочке трудно увидеть двухлетнего малыша, ведь ее умственные и физические способности остались прежними. Мать, в свою очередь, все больше страшилась агрессивных проявлений дочери и всеми силами старалась с ними бороться. Чем больше накалялась эта борьба, тем страшнее становился мир, в котором теперь приходилось жить девочке, — ведь добрые мама и папа, казалось, исчезли навсегда и на их место вступили злые, ненавидящие ее и всесильные существа, от которых она полностью зависела.

Кстати интересно, что многие родители боятся своих двухлетних детей. Серьезные приступы гнева на втором и третьем году жизни связаны чаще всего с тем, что родители неправильно понимают требования автономии ребенка, принимая их за выпады против себя лично. Они раздражаются и считают своим долгом «сломить» волю ребенка: «Мы еще посмотрим, кто здесь главный!». Родители ведут со своими детьми борьбу за власть, как если бы они имели дело с равным себе противником — физически, умственно и психически. Но добиваются они этим только того, что дети начинают их бояться, считают жестокими, злыми, ужасными, а это превращает борьбу за автономию в борьбу против грозного и злого врага.