Недалеко от газетной лавки расположилась небольшая едальня для зажиточной публики. Из распахнутых дверей доносился упоительный запах хорошо прожаренного мяса с чесноком и пряного соуса, томящегося на медленном огне. Мои страдания усилились. Как под гипнозом я подошла ближе, надеясь обмануть истосковавшийся по горячей еде желудок густыми, почти осязаемыми ароматами.
Решено — встану здесь. Из едальни люди выходят сытыми и довольными жизнью – будет проще их разжалобить. Даже странно, что это место еще не заняли другие попрошайки. А вдруг хозяева заведения меня прогонят и побьют?
Я маялась, бесцельно топталась на месте; прохожие начали поглядывать с подозрением. В панике решила было уйти, но взяла себя в руки. Мне нужна хотя бы одна монета, чтобы купить листок с вакансиями. Иначе придется бесцельно бродить по улице, мокнуть и мерзнуть под дождем, читая объявления на углах домов, или толкаться в конторе вербовщиков вместе с сотнями других отчаявшихся безработных.
«Я смогу попросить одну монету. Обращусь с просьбой к первому, кто выйдет из едальни. Я не побирушка. Не буду приставать и умолять — вежливо попрошу помочь. В этом нет ничего страшного».
Двери едальни распахнулись, и на крыльце появился представительный господин в дорогом темно-зеленом костюме, высокой шляпе и теплом шарфе. Под мышкой зажата толстая газета, в левой руке — трость, во рту – незажженная сигара. Пухлую физиономию господина украшали напомаженные, завитые в сложные вензеля усы. На солидном животе лежала толстая серебряная цепь, конец которой прятался в часовой карман, на запястьях и пальцах позвякивали амулеты. Не иначе, удачливый импресарио или зажиточный рантье. На рабочие окраины таких господ заносит нечасто.
Я решительно приблизилась, не помня себя от волнения. Просить милостыню в первый раз оказалось очень страшно.
От господина разило помадой для волос и крепким элем. После нескольких дней голода я остро реагировала на неприятные запахи; меня чуть не вывернуло наизнанку желчью на блестящие сапоги столичного щеголя.
Я привычно растянула губы в дружелюбной улыбке – скорее, гримасе -- и произнесла дрожащим голосом:
– Мира и Света вам, сударь. Не могли бы вы помочь… одна монета… во имя очищения… демоны да сгинут... Отврати дух свой от магии, обернись к Свету...
В панике и приступе дурноты я забыла заранее приготовленные слова, и привычка подкинула на язык строку приветственной молитвы Отроков Света.
Господин остановился было учтиво, но, поняв мои намерения, скривился и напыщенно провозгласил: