Во время одной из своих ночных прогулок я нашла оброненную кем-то шляпу и теперь, оборачиваясь человеком, я прятала под нее волосы. И тогда из меня получался забавный босоногий пацанчик в свободной рубахе, маскирующей выпуклые части тела. Однажды, гуляя таким образом, я забрела в небольшой, но чистенький кабачок на окраине города. Там тоже была маленькая эстрада и лохматый, к тому же заросший щетиной, аккомпаниатор, в руках которого издавал вполне мелодичные звуки инструмент типа нашей мандолины. Некоторые клиенты, под смех и хлопки выпивавшей публики, залезали на доски и пели песни. У кого-то даже получалось попадать в ноты. Я села сбоку и, болтая ногами, слушала незамысловатые песенки, исполняемые черноволосой девушкой с веселыми глазами, подружкой одного из гуляющих тут моряков. Девушка допела и, спускаясь, дотронулась до моего плеча.
— Ты чего сидишь такой хмурый, мальчик? Из дома выгнали?
— Нет, — улыбнулась я навстречу ее веселой и немного хмельной усмешке. — Просто слушаю.
— Тебе понравилось, как я пою?
— Понравилось.
— А ты умеешь петь?
— Не знаю. — Честно пожала я плечами.
— Мальчики! — девушка крикнула на весь зал. — Тут паренек очень хочет, но не умеет петь! Давайте поддержим его!
В зале заорали, и не успела я дернуться, как оказалась на сцене рядом с лохматым музыкантом.
— Что петь будем? — спокойно спросил он, глядя на меня синим глазом из-под кустистой брови.
Я сглотнула появившийся откуда-то в горле ком и напела мелодию.
— Вот как-то так… — Выпрямившись с тоской обреченного на казнь, я откашлялась и запела:
Я пела про то, что было так близко их сердцам и сознанию: про коварное и непостоянное море, иногда забирающее к себе навеки их тела, но всегда зовущее за собой в новый путь, и не смотря ни на что, так никогда и не отпускающее их души.
Я закончила петь и спрыгнула со сцены. Люди слушали, затаив дыхание, и не сразу поняли, что я уже допела и собираюсь уйти. Но вот раздался сначала ропот, словно на берег шла огромная волна, постепенно перешедший в оглушающий рев. Меня схватили, посадили за стол, поставили тарелку и налили стакан вина. Пока я отнекивалась и пыталась выбраться, рядом с тарелкой выросла немаленькая кучка денег. Подавальщица, утирая тряпочкой уголок глаза, принесла холщовый кошель на веревочке, куда веселая девушка моряка ссыпала заработанные мной деньги. Меня заставили поесть и пригубить вино, которое по крепости ненамного отличалось от компотика. Мне стало сытно и тепло. Вот и первый взнос на таверну моему папе! Я весело засмеялась.
— Ну, слава Богам, развеселили ребенка! — сказала девушка, а моряк, обняв ее за плечи, рассказывал, какой шторм пришлось им пережить в последнем рейсе. Матросы, перебивая друг друга, спешили выговориться, а их подруги ахали и плакали, склонив головы на сильные плечи своих возлюбленных.
Неожиданно кто-то сзади положил руку на мое плечо. Я резко обернулась. Рядом со мной стоял хозяин трактира, высокий и плечистый дядька без одной руки.
— Хорошо поешь. — Хриплым басом констатировал он.
— Спасибо! — пискнула я.
— Приходи ко мне выступать. Буду платить. Две монеты за ночь, плюс чаевые пополам с Беном. — Он кивнул в сторону лохматого музыканта.
— Хорошо, только не каждый день, а как смогу. Пока — только второй и шестой дни недели.
— Идет. Зовут тебя, пацан, как?
— Ир.
— Тогда жду через три дня. Приходи.
Я кивнула и, прихватив кошелек, начала выбираться из-за стола, пожимая руки и желая всем хорошо повеселиться.