Помпа

Кругом засмеялись. Но тут вперевалку вышел Цыбуля, крепыш с добела выгоревшими волосами, бровями и ресницами. Сказал равнодушно:

— На тот квадрат тебя? За мной!

Юлька покорно“последовала за ним туда, откуда пришли с бригадиром Иваном-Мухой,— к велосипедам. Вдогонку слышался громкий смех, возгласы... Но Юлька старалась держать марку независимости высоко. Только уши у неё полыхали.

Страшно вихляя ногами, вёз Цыбуля усевшуюся на жёсткую перекладину велосипеда Юльку по виноградному коридору.

 Перекладина давила и резала ноги, сзади пыхал в затылок Цыбуля. И всё равно было неплохо. Её по приказу бригадира доставляли к нужному участку, как ценный груз!

— Пятый квадрат,— пробасил Цыбуля, бесцеремонно сваливая пассажирку. Повернулся, влез на велосипед и уехал.

Но Гали Лукьяненко и в пятом квадрате не оказалось. Она выполнила норму, ушла домой. Ушла «по семейным обстоятельствам», как сообщили ребята, обступившие Юльку словно по сигналу радио...

Она поблагодарила их, уже без своего неуместного «фэнк ю вэри матч», и покорно поплелась к дому, расспросив дорогу. Она давно забыла обиду на Петра (было бы, нескладёхе, за что обижаться на занятого человека!). Хотела одного: скорее очутиться среди своих.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Семейные обстоятельства... Разные они в жизни бывают. Радостные — реже, неприятные — чаще.

Галюшку замучила совесть. Обругала сестру, гостью, москвичку, модницей и воображалой, до срока убежала на виноградник. А Юлька, поди, мается с перчиками. Без привычки-то каково воду таскать?

Однако, узнав от бабы Кати, что Юлька как шальная тоже убежала куда-то из дома, Галюха и встревожилась и рассердилась. Обследовала несчастный перчик: так и есть, крайние рядки не политы, тянут листья, моля водицы... Нехай! Мать придёт, спросит, она ответит: «Юльке только и делов досталось, всё одно не управилась». Ни вот столечко в хозяйстве не понимает!..

Галя губы совсем стиснула: она, когда сердилась, их очень грозно поджимала. А чёрные глаза, пока допаивала перчики, всё взглядывали на входную дверь, на калитку...

Стук! Явилась.

Юлька была пыльная, измученная, жалкая. Как вошла к себе в комнату, повалилась на кровать и затихла. Галя, пошумев на кухне посудой, будто ненароком заглянула к телевизору.

— Косынка моя тут лежала. Случайно, не видела?

— На.

Юлька выдернула из-под себя мокрый грязный комок.

— Гитара-то криво висит! И шнурок у тебя на кеде лопнул...

Юлька, не оборачиваясь, дёрнула ногой—пыльная полукеда шлёпнулась на пол.

— В четыре пятнадцать футбол передавать будут. «Динамо» — «Спартак». Телевизор включить?

— Не включай,— глухо сказала Юлька.

И села на кровати. Глаза у неё были сухие, недобрые.

— Галя,— проговорила она отчаянным шёпотом.— У меня большая неприятность... Очень! Я бегала к тебе на виноградник. Галя, дай честное слово, что никому не скажешь! Честное пионерское!

Галя оказалась на кровати рядом в ту же секунду. Обхватила Юлькины плечи, стукнула себя в грудь кулаком. И, прильнув худеньким плечом к сестре, стала слушать.

— Шурец! — сказала она грозно, когда Юлька выложила всё.— Ну погоди...

— Галь, почему Пётр не велел никому говорить?

— А вдруг не выйдет ничего? На что раньше времени звонить?

— Ничего, что я тебе сказала? Не будет ругать?

— Тю! От меня и не скрыл бы...

— Да, но куда Шурка мог её спрятать?

— Найдём. Вот что: ты его здесь карауль, я за огородом пошукаю. То-то Оголец глаз не кажет, баба Катя жаловалась. Ничто! Есть захочет, прибежит.

Галя подумала, чёрные брови свела в ниточку.

— Ты, Юлька, тут стой...— показала она за гардероб, как ветер пролетела по комнате, сдёрнула с этажерки вышитую розами скатёрку.— Заглянет — лови! И души без жалости. Я его тебе пригоню! Ну погоди...— Она исчезла.

Юлька повеселела. Сбросив вторую полукеду, босиком прошлёпала к гардеробу, затаилась, в душе не очень-то веря Галиным словам про Огольца.

А тот появился довольно скоро, Юлька ещё не успела соскучиться. Воровато оглянувшись, потоптался у двери, только голову в неё сунул, проверяя, есть ли кто в комнате.

Юлька вообще-то не отличалась ловкостью:, рыхловата была, неповоротлива. Но тут действовала ловко и уверенно. Скатёрка с розами обрушилась-на выгоревшую голову — мальчишка только вскрикнул от неожиданности... Ещё мгновение — он оказался на полу, а Юлька, навалившись, принялась старательно, всерьёз лупить его.

— Пусти...— извиваясь, хрипел Шурец.

— Не пущу. Говори, куда помпу девал!

— Пусти...

— Не пущу. Где помпа?

— Так его!

Ястребом налетела Галя, И быть бы тут если не беде, то неприятностям, когда б не тёти Дусин спокойный голос, произнёсший с порога:

— Драка? Двое на одного? Ай хороши!.. Девчонки мальца подмяли. А ну — брысь по местам! Галина — на кухню. Шурка — во двор. Юлечка, умойся, охолони трошки, в себя приди. Срам, да и только! Школьницы. Пионерки.

Девчонки вскочили с пола. Шурец, обернувшись лисой, шмыгнул прочь. Скатёрку Галя под суровым взглядом матери, старательно стряхивая, постелила на место. Юлька, пышущая жаром, стала «приходить в себя».

Что же теперь оставалось делать? Одно: молча ждать и терпеть.