Помпадуры и помпадурши

Мы опять умолкли; я чувствовал, что на душе у меня смутно и что сердце опять начинает падать в груди, несмотря на то что сожаление о смене любимого начальника умерялось надеждою на присылку другого любимого начальника. И действительно, преданность моя рисковала подвергнуться страшному искушению: "А что, ежели он и меня кайенский перец глотать заставит!" - думал я, трепеща всеми фибрами души моей (ибо мог ли я поручиться, что физическая моя комплекция выдержит такое испытание?), и я уверен, что если бы вся губерния слышала рассказанный господином вице-губернатором анекдот, то и она невольно спросила бы себя: "А что, если и меня заставят глотать кайенский перец?"

- Только этим и замечателен новый начальник? - вновь прервал я молчание.

- Только этим и замечателен-с.

- Но, быть может, они снисходительны?

- Для тех, кто умеет глотать кайенский перец.

- Стало быть, ваше превосходительство...

- Находимся с его превосходительством в наилучших отношениях. Кстати, однако ж: ведь для дурака-то прощальный обед устроить следует...

- Это, ваше превосходительство, и для нового начальника будет поощрением...

- Ну да; будет, по крайности, видеть, что мы втуне не оставляем...

Я вышел на улицу и просто даже удивился. Представьте себе, что все стояло на своем месте, как будто ничего и не случилось; как будто бы добрый наш старик не подвергнулся превратностям судеб, как будто бы в прошлую ночь не пророс сквозь него и не процвел совершенно новый и вовсе нами не жданный начальник! По-прежнему, на паре бойких саврасеньких, спешил с утренним рапортом полициймейстер ("Вот-то вытянется у тебя физиономия, как узнаешь!" - подумал я); по-прежнему сломя голову летел Сеня Бирюков за какой-то помадой для Матрены Ивановны и издали приветливо махал мне шляпой; по-прежнему проклятые мужичонки во все горло галдели и торговались из-за копейки на базарной площади. Даже воздух был совершенно такой же, как вчера. Все это как-то странно подействовало на мои нервы, а ожесточенье бесчувственного мужичья до того меня озлобило, что я почел за нужное даже вмешаться.

- Что вы тут горло дерете! базар, что ли, здесь! - крикнул я, подходя к одной кучке.

- А не базар нешто! - отвечал мне один голос.

Я смутился, ибо сообразил, что и в самом деле стою на базаре.

- А знаете ли вы, мужичье проклятое, что у нас нынче ночью на всю губернию несчастье случилось?

Мужики глядели на меня с недоумением.

- Знаете ли вы, что его превосходительство, Анфима Евстратича, от должности уволили?

- О! де...

Но не успел дерзкий договорить, как уже рука моя исполняла свою обязанность.

- Да ведь поди новый на место его будет! новый будет! - кричал провинившийся.

Сначала я не слыхал его объяснения и продолжал делать свое дело; но, признаюсь, когда слова "новый будет! новый будет!" явственно коснулись моего слуха, то рука моя невольно опустилась. И в самом деле, рассудил я, если нет старого, то это значит, что есть новый - и ничего больше. Из-за чего же тут меняться воздуху! из-за чего предметам, уже установившимся и, могу сказать, вросшим в землю, перескакивать с места на место! Вчерашняя смерть не содержит ли в себе зерна сегодняшнего возрождения? Вчерашнее помрачение не вознаграждается ли сегодняшним просветлением? Одним словом, я вынужден был дать гривенник напрасно обиженному мной поселянину и, успокоивши себя разными солидными размышлениями, отправился с визитом к закатившейся нашей звезде.

В приемной я застал правителя канцелярии и полициймейстера; оба стояли понуривши головы и размышляли. Первый думал о том, как его сошлют на покой в губернское правление; второй даже и о ссылке не думал, а просто воочию видел себя съеденным.

- Вы читали бумагу? - спросил я правителя канцелярии.

- Читал, - отвечал он грустно.

- Но что же за причина?

- Да никакой причины не прописывается. Напротив того, даже похвалы нашему генералу примечаются. "Неутомимые, говорит, труды, на поприще службы с пользою понесенные"...

- И в заключение?

- А в заключение: "Расстроили, говорит, ваше здоровье и без того потрясенное преклонностью лет"...

- Ну, какая же это "преклонность лет"!

- Какая "преклонность лет"! и всего-то по формуляру семьдесят пять лет значится! в самой еще поре!

- Только бы управлять еще старику!

В это время к нам вышел сам закатившийся старик наш. Лицо его было подобно лицу Печорина: губы улыбались, но глаза смотрели мрачно; по-видимому, он весело потирал руками, но в этом потиранье замечалось что-то такое, что вот, казалось, так и сдерет с себя человек кожу с живого.

- Наконец давнишнее желание моего сердца свершилось! - сказал он, обращаясь к нам.

- Весь город, ваше превосходительство... - начал было я.

- Наконец давнишнее желание моего сердца свершилось! - повторил он и остановился, чтобы перевести дух.

Я понял, что старик играет роль, но что роль эту он выучил довольно твердо.

- Нам остается утешаться, что новый наш начальник будет столь же распорядителен, как и ваше превосходительство! - сказал я, пользуясь паузой.