Помпеи. Геркуланум. Стабии

Побережье Неаполитанского залива представляло собой живописную картину. С кораблей, проплывавших мимо, можно было увидеть очертания уютных городов, в сверкающую голубизну залива смотрелись изящные портики вилл, утопающих в зелени. Плодородная земля Кампании была расчерчена огородами, хлебными полями, оливковыми рощами, фруктовыми садами, а склоны Везувия были сплошь покрыты виноградниками. Кампания славилась производством вин, фруктами и овощами, особенно капустой, которые она поставляла в Рим и другие города Италии. Свою роль поставщика овощей и фруктов Кампания не потеряла и в наши дни. Автострада, соединяющая Салерно и Неаполь, часто бывает буквально забита грузовиками, наполненными салатом, капустой и фруктами. Римский поэт Марциал (I в. н. э.) с гордость в одной из эпиграмм воспевает процветающее хозяйство вблизи Неаполя:

«Бесплодных нет посадок там нигде в поле,

А все живет там жизнью без затей, сельской.

Цереры даром каждый закром там полон,

И много пахнет там амфор вином старым.

Там после ноября, когда зима близко,

Садовник грубый режет виноград поздний;

Пернатой стаей полон грязный двор птичий:

Здесь бродят гусь-крикун, павлин в глазках ярких,

И куропатки и цесарки — все в пятнах. . .»^[1].

Некоторые из этих сельских «ферм» размещались в старинных виллах, приспособленных для этого новыми владельцами. Совсем другой уклад, другая жизнь протекала в патрицианских виллах.

«Цветущая, омываемая морем Кампания» стала излюбленным местом отдыха и уединения римской элиты, образованных граждан из патрицианских родов и богатых плебеев, философов, поэтов, бежавших сюда от шума и треволнений столичной жизни. Цицерон, например, владел семью виллами, одна из которых найдена в окрестностях Помпей. Римские императоры ценили «безмятежный отдых в Кампании на берегу одной из ее прелестных бухт», их привлекал Неаполитанский залив своей красотой и легким, ароматным воздухом. Любимая резиденция Тиберия находилась на острове Капри, Калигулы — на острове Искья. Весь берег залива, от Кум до Сорренто, был застроен дворцами высшей придворной знати, жизнь которой протекала большей частью в праздности и развлечениях. Никто не думал, что этот идиллический мир эфемерен, что спокойствие в один прекрасный день будет нарушено, а счастье, казавшееся вечным, будет отнято силами, неподвластными человеку.

Пробуждение Везувия

Везувий грозно и неумолимо напомнил людям о жестоком непостоянстве природы. Марциал в одной из своих эпиграмм размышляет на эту тему:

«Здесь в зеленой тени вингорада издавна был Весбий [* Везувий.].

Сок благородной лозы полнил здесь пьяную кадь:

Эти нагорья Вакх любил больше Нисы холмистой,

Здесь на горе хоровод резво сатиры вели.

Лакедемона милей места эти были Венере,

И Геркулесовым здесь славен был именем дол.

Все уничтожил огонь и засыпал пепел унылый.

Даже боги такой мощи не рады своей»^[2].

Корнелий Тацит в своей «Истории» причисляет бедствия, причиненные извержением Везувия, к самым страшным событиям того времени: «На Италию обрушиваются беды, каких она не знала никогда или не видела уже с незапамятных времен: цветущие побережья Кампании где затоплены морем, где погребены под лавой и пеплом. . .»^[3]. Многие века Везувий не проявлял себя как действующий вулкан. Его спокойствие притупило сознание опасности, и люди селились у самого его подножия.

Воспоминания об извержении Везувия в древнейшие времена уже стали легендами. Одна из них повествовала о восстании гигантов, сыновей богини Геи, загнанных олимпийцами в подземелье. Такое наивное объяснение произошедшему когда-то катаклизму древнему человеку казалось вполне правдоподобным. Спокойный и величественный Везувий доминировал над холмистой долиной Неаполитанского залива, его конусообразный силуэт четко выделялся на фоне безоблачного неба. Когда жители Кампании взирали на зеленые склоны Везувия, покрытые виноградниками, то им трудно было поверить, что когда-то по их оголенной поверхности текли потоки огненной лавы, что эта гора и впредь может стать причиной непоправимой катастрофы.