Помутнение

21 ноября 2019, 20:36. После прощания, когда все уже рассаживались по автобусам, к нам подошла тетка с девушкой. Спросила, можно ли, чтобы эта девушка поехала с нами в катафалке, потому что она, типа, тоже дочь. И мы сказали «окей», не знали, что еще говорить. Постояли с этой «дочерью» буквально пару минут, она сказала, что ничего о нас не знала, и я сказала – как и мы о тебе. Я спросила, общались ли они с папой, она ответила – да, но «он никогда про вас не говорил и мама тоже». На кладбище она стояла в сторонке. Уже дома мама рассказала, что два года жила в аду. Она случайно увидела эсэмэску в папином телефоне от этой женщины и по номеру нашла профиль в соцсетях. Там была фотография со свадьбы другой Саши. Слева стояла эта женщина, справа, папа. Я видела фотографию – отстой. Он тогда реально уезжал на три дня и наврал, что у сослуживца дочка выходит замуж и он едет туда, на эту свадьбу. Потом эти «друзья семьи» стали тянуть у него деньги. Маме он сказал, что ему урезали зарплату и убрали надбавки, а сам переводил деньги им. Начал дико пить. Он и раньше, но тут вообще. И все отрицал, даже после фото – ничего этого нет, газлайтинг сотого уровня. Сестра договорилась встретиться с этой Сашей и поговорить. Я не уверена, что пойду.

21 ноября 2019, 21:04. Мама говорила, он еще начал разговаривать во сне: «Сашенька, милая моя, прости меня за все».

Я вспоминаю себя в шесть – столько мне было, когда родилась другая Саша. Сестра на год младше, мы живем в Нижнем Новгороде, в Тобольских казармах, которые все здесь называют «городок». Наши дома построили к трехсотлетию Романовых, и они с привидениями – привидениями здесь никого не удивить. Если просто сидеть и делать что-то свое, можно заметить краем глаза в дверях человека. Обернешься – никого. Или ночью поползет вниз одеяло, и, если сквозь сон вовремя схватиться за край, придется побороться: тот, кто держит с другой стороны, просто так не отпустит. Все это постоянно существовало рядом и не вызывало ни любопытства, ни страха. Иногда появлялся батюшка с кадилом, мелом рисовал на дверных косяках кресты. Или доктор таких-то наук с биолокационной рамкой – изогнутой металлической проволокой, и эти проволочки вращались в разные стороны. Там, где они скрещивались, ученый человек клал на пол ракушку или камушек, они долго еще потом лежали, покрываясь пылью. Мама жгла ладан, и он вспыхивал в ложке столбом так, что на потолке оставались хвостатые черные пятна – «черти сгорели», но наши черти никуда не девались: прятали и перекладывали вещи, опрокидывали стакан с зубными щетками, маячили в дверном проеме, делали другую Сашу. Комнаты в квартире казались огромными и пустыми, с редкой темной мебелью.

Нам с сестрой тогда подарили на Новый год кукольные кровати – две одинаковые восхитительные кукольные кровати для наших больших кукол Виол: металлические, с настоящей панцирной сеткой и комплектом из матрасика, одеяла и подушки. Матрасики тоже выглядели как настоящие: стеганые, в красно-белую полоску. Мы поиграли возле елки, и нас отправили спать: за столом шумно выпивали люди, которых я не помню, – помню только чувство, что мой дом больше не был моим домом. Во сне я летала под потолком на огромной сове, схватившись за перья, и сверху смотрела на длинный стол с перевернутой посудой, из которой все растеклось и вывалилось. Утром кукольные кроватки были липкие и плохо пахли, матрасик, подушка и одеяло промокли и пожелтели. Никто не сказал мне, что папа в них наблевал – как и многое другое, это у нас никак не называлось, – но я поняла без знания процесса и слова, одним ощущением: вчера произошло что-то, от чего сегодня случилось это.