Помутнение

Это роман о людях, которые были наказаны чрезмерно сурово за свои деяния. Они всего лишь хотели повеселиться, словно дети, играющие на проезжей части. Одного за другим их давило, калечило, убивало — на глазах у всех, — но они продолжали играть. Мы были очень счастливы — не работая, а просто валяя дурака, — но такое короткое время, такое кошмарно короткое время! А расплата оказалась невероятно жестокой; даже когда мы видели ее, то не могли поверить. Например, в процессе работы над романом человек, с которого я писал Джерри Фабина, покончил самоубийством. Мой друг, послуживший прототипом Эрни Лакмена, умер еще раньше. Какое-то время я сам был одним из этих детей, веселящихся на улице; подобно им, я пытался играть, вместо того чтобы расти, — и был наказан. Мое имя находится в конце книги, в списке тех, кому посвящается роман.

Злоупотребление наркотиками — не болезнь. Это решение, сходное с решением броситься под машину. Скорее даже, это ошибка в суждении. Если заблуждаются многие, это уже социальная ошибка, ошибка в образе жизни. Девиз этого образа жизни: «Лови момент! Будь счастлив сейчас, потому что завтра ты умрешь». Но умирание начинается немедленно, а счастье лишь остается в памяти. Этот образ жизни не отличается в корне от вашего, он просто быстрее. Счет идет не на десятилетия, а на недели или месяцы. «Бери деньги, а долг пусть растет», — говорил Вийон в 1460 году. Но так нельзя, если денег — грош, а расплачиваться всю жизнь.

Роман лишен назидания. Он не учит наставительно, что им следовало работать, а не играть; он всего лишь описывает последствия. В греческой драме открыли причинно-следственную связь. Немезида в этой книге — не судьба, потому что любой из нас мог принять решение уйти с проезжей части. Из глубины души я рассказываю о чудовищной Немезиде для тех, кто продолжал играть. Сам я — не персонаж; я — роман. Как, впрочем, и все наше общество. Речь идет о гораздо большем числе людей, чем я знал лично. О некоторых мы читали в газетах. Все это баклушничанье, шалопайство, болтовня с закадычными дружками под любимые записи, все это — ужасное решение шестидесятых. И природа обрушила на нас кару.

Кара, как я уже говорил, невероятно жестокая, и я предпочитаю думать о ней с безучастностью греческой драмы, по-научному, как о предопределенном следствии, неумолимо вызванном причиной.

Вот список тех, кому я посвящаю свою любовь:

Гейлин — нет в живых;

Рей — нет в живых;

Фрэнси — тяжелый психоз;

Кэти — необратимые изменения головного мозга;

Джим — нет в живых;

Вэл — обширные необратимые изменения головного мозга;

Нэнси — тяжелый психоз;

Джоан — необратимые изменения головного мозга;

Марен — нет в живых;

Ник — нет в живых;

Терри — нет в живых;

Деннис — нет в живых;

Фил — необратимые изменения поджелудочной железы;

Сью — необратимые изменения сосудистой системы;

Джерри — тяжелый психоз и необратимые изменения сосудистой системы…

…и так далее.

Некролог

Это все мои друзья, лучших просто не бывает. Все они живы в моей памяти, и врагу, погубившему их, нет прощения. Этим врагом была их ошибка в игре. Так пусть им будет позволено поиграть еще, как-нибудь иначе, и да будут они счастливы!

«Большинство ранних произведений было написано, когда жизнь моя была проще и не лишена смысла. Тогда я часто разделял мир реальный и тот, о котором пишу. Я вожусь в саду, выпалываю сорняк, и в сорняке нет ничего чудовищного или потустороннего, если вы не писатель-фантаст — тогда и к сорняку можно относиться с подозрением: каковы его истинные цели, кто его сюда послал?

Меня мучил в основном такой вопрос: что это на самом деле? Это только выглядит как сорняк. Они от нас и хотят, чтобы мы думали, будто это сорняк. А в один прекрасный день вся шелуха отпадет, и мы узнаем его истинную природу. Но к тому времени сорняк прорастет повсюду, и будет поздно. Сорняк — или то, что мы принимали за сорняк, — будет диктовать нам условия.