Понаехали!

— Неплохо. Но будет и того лучше, — отозвался прозванный Вышнем.

Он воспринимался не столько высоким, сколько ярким.

— Куда уж… — пробормотал в сторону парень.

А он молод.

И тут находится не по своей воле. И еще ему страшно, пусть страх свой он давит.

— Послушай, Мал, — Вышень присел подле брата, и силы их зазвенели, отзываясь друг на друга. — Батюшка знает, что делает…

— Сомневаюсь. Мне кажется, он немного… преувеличивает свои обиды.

— Не без того, но в целом он прав. Царь давно желает потеснить бояр. И с каждым годом у него выходит все лучше… а окроет школы эти. И что тогда? Он же всех учить горазд. Простонародье наберет, выучит как-то. И будут ему служить верные, аки собаки. Думаешь, просто так? Думаешь, он от добра собирается? Нет, он их на нас натравит. На отца. На тебя. На меня…

— Когда это еще будет!

— Когда-нибудь да будет. Мы должны думать наперед.

— Так тебе Димитриев сказал? Думаешь, слепой, не вижу, что он зачастил с батюшкой дружить. А после этой дружбы тот сам не свой… раньше-то он иное говорил… вот увидишь, потом окажется, что мы кровью умоемся, а этот станет…

— Тише, — над воинами поднялся еще один полог. — Думай, что говоришь.

— Ты его тоже боишься, — Мал мотнул головой. — И ты… и отец… признайся.

— Не его.

— Её? Изрядная стерва… но тем более! Уходить надо, Вышень… уводить людей и…

— Думаешь, позволят? — в голосе этом прозвучала смертная тоска. И Вышень вздохнул, поднялся, задрал голову, глядя туда, где переливался всеми оттенками силы дворец. — Все уже сложено. И начато. И… ты прав. Уходить надо. Тебе.

— Мне?

— Ты ведь не давал ей свою кровь?

— Не хватало…

— Стало быть, есть шанс. Уходи. Сейчас. Отправлю тебя в город. К батюшке, чтобы этот вот…

…человек также мешал костью темное варево, которое и здесь, на отдалении, не нравилось Норвуду. Настолько не нравилось, что он с трудом сдерживался, чтобы не перехватить человеку горло.

Не сейчас.

— …отправляйся домой. Бери матушку и сестер. Уезжайте.

— Куда?

— Куда подальше… лучше к её родичам. Украшения. Золото. Что дома найдешь… пока есть дом. Будет за что потом, если… когда отберут. И… ты прав. А я был глупым и самоуверенным.

— Я…

— Иди, — теперь голос Вышеня прозвучал тихо, но веско. — Иначе… что с ними станется потом? Когда будут искать виноватых?

— Но… а ты…

— Я? Не знаю. Я… постараюсь не подставляться, но, сам понимаешь…

Норвуд вот ничего-то не понимал, а потому, обойдя кругом людей, крепко задумался. Он мог бы их убить. Если не всех, то мага, который единственно представлял опасность. И жреца, уже почти завершившего ритуал. Оставалась малость, это Норвуд шкурой чуял. И шкура подсказывала, что малость эта переменит многое.

Он почти решился.

Он подобрался к тому, кто скрывал себя под темным одеянием, когда тот повернулся к Норвуду. И бледные губы его растянулись в усмешке.

А потом медленно, тяжко поднялась рука.

Норвуд видел её, худую до того, что кожа к костям прикипела, как видел бледные пальцы, сложившиеся древним знаком. Он прыгнул, силясь успеть первым. И уже в прыжке встретился с силой, которая опутала, окутала, спеленала и выдернула из тумана.

— Поглянь, княжич, какие гости у нас, — скрипуче ответил жрец. И по тому, как произносил слова он, стало ясно, что слова эти ему чужды, как и сам язык. — Но и к лучшему… у свеев кровь крепкая. Самое оно, чтобы печать скрепить.

Норвуд хотел было зарычать. Но тело, сделавшись непослушным, потянуло.

Скрутило.

И затрещало, само меняя обличье.

Вот ведь… не хватало ему на жизненном пути еще одного ведьмака.

Глава 44 В которой над теремом царским сгущаются тучи

Боги даровали людям энтузиазм, дабы возместить им недостаток разума.

Вывод, к которому пришел жрец Пилопий на склоне лет своих.

Радожский открыл дверь, постучать не удосужившись.

— Спишь? — поинтересовался он, не скрывая раздражаения.

— Уже нет.

— Хорошо. Собирайся. Едем.

— Куда?

— К государю в гости. Он ныне всех на пир собирает.

Вот как-то… нет, раньше Ежи, конечно, постарался бы случаем воспользоваться, ибо пир государев — это не только пир, но и мероприятие важное, на котором можно обзавестись нужными знакомствами. А там, глядишь, и карьере поспособствовать.

Но какая у ведьмака карьера?

Книга прошелестела, кидая страницу за страницей, но те вновь белы были. А времени, чтобы с кровью возиться и силы терять, как Ежи подозревал, у них не было.

— Что случилось? — спросил он, поднимаясь. Как ни странно, чувствовал он себя вполне даже неплохо.

— Все случилось, — мрачно произнес Радожский. — А что именно, не пойму… шкурой чую, затевается.

Шкура княжеская была весомым аргументом.

Ежи кивнул.

И потянулся, чувствуя, как трещат кости.

— Извини, — сказал он, впрочем, без особого раскаяния.

— Извиню. Только одеть тебя надо, а то же ж страх смотреть… — Радожский задумался. — Будешь… а моим добрым другом будешь.

— Добрым?

— Можешь злым. Как больше нравится.

Никак не нравилось. Вот честно. Но кто его, Ежи, спрашивал.