Понаехали!

— Признаю, что ситуация сложилась в крайней степени неоднозначная, — Верховная ведьма устроилась по другую сторону круглого столика. И тоже чашку держала. Изящненько так.

— Верните меня обратно!

— В Канопень?

— В мое тело!

— Боюсь, это невозможно.

Мишанька запыхтел. Ведьма… и Аглая ведьма… он к ней со всей душой. Любил. На руках носил. Ни в чем-то не отказывал, а если и отказывал все-таки, то в сущих пустяках. Она же… она…

— Спокойнее, — сказала Верховная ведьма, чаек пригубляя. — В противном случае вашу силу придется блокировать. А это не слишком-то приятно. Да и не полезно.

— Силу?

Силы в себе Мишанька не ощущал. То есть, она должна была быть, ведь он маг и не из последних. Гурцеевы слабыми не бывают, но тут…

— Вы теперь ведьма.

— Ведьма? — почему-то получилось донельзя жалко.

— И потому останетесь здесь…

— Здесь?

— При школе. Вы же понимаете, что любая сила требует умения с ней обращаться.

Мишанька кивнул.

Рассеянно.

— Кроме того, принимая во внимание то, что вы… теперь… как бы это помягче выразиться…

— Ведьма?

— Женщина.

— Ведьма!

— Ведьма и женщина, — согласилась Эльжбета Витольдовна. — Так вот, помимо силы вам стоит… научиться еще многому…

— Чему?

— К примеру, тому, как держать себя в обществе.

— Я умею держать себя в обществе, — вот теперь Мишанька даже обиделся, потому как учителя у него были отменнейшие.

— Безусловно. Но, поймите, от женщин требуют немного иного.

— Чего же?

Сказал и подумал, что, может, и требуют, но он, Мишанька, если и баба, то исключительно временно. Да и вовсе в таком обличье никому показываться не станет, что… если прознают?

В Клубе?

Или тот же Охлыстин… он же потом до самой смерти покою не даст. Нет уж, никуда-то и никому-то Мишанька показываться не станет.

— Спину держать следует прямо, но с этим вам поможет корсет, — Эльжбета Витольдовна мягко улыбнулась. — И ноги… ни одна уважающая себя женщина не будет разваливаться в кресле. И уж тем паче не станет хмуриться. От этого морщины возникают. Выражение лица должно быть всегда дружелюбным, показывающим, сколь вы милы… а уж ругаться… вы же не хотите, чтобы про вас подумали дурно?

— Мне… — Мишанька понял, что еще немного и вновь заорет дурниной, а стало быть… стало быть его опять усыпят. И будут держать во сне… сколько? Вечность?

Нет, надобно успокоиться.

Он все-таки княжич Гурцеев, наследник…

…не наследник. То-то братья обрадуются, особенно младшенький, которому всегда казалось, что Мишанька наследства не достоин.

— Вижу, у вас получается взять под контроль эмоции, — Эльжбета Витольдовна поднялась. — А стало быть, и с прочим справитесь…

…справится.

Всенепременно. Дайте только сбежать. Сбежать и… и найти треклятую ведьму. И пусть она возвращает все, как было!

Именно.

Мишанька вздохнул с немалым облегчением. И, спохватившись, сказал:

— Мой отец…

— Согласился, что вам стоит некоторое время провести здесь. Для вашего же блага.

И улыбнулась этак, снисходительно, по-ведьмински… ведьмы… все они… нет уж, Мишанька не позволит, не станет… он выберется.

Найдет Аглаю.

И там… там он найдет способ заставить её все вернуть. Именно. Найдет.

Любой.

Стася никогда-то прежде не испытывала столь острого, всепоглощающего почти желания убить человека. Одного конкретного человека, который, чуялось, справится и без неё.

— Соболезную, — не слишком искренне, даже с радостью, произнес князь Радожский.

— Не дождетесь, — огрызнулась Стася. — Он живучий.

И постаралась сама поверить, что живучий.

А ведь…

В лесу зачарованном не сгинул.

На болотах не пропал.

И… и тут справится. Вот только пусть вернется, Стася ему выскажет все, что на душе накипело. И скалку возьмет по древней женской традиции, чтоб слушалось внимательней.

— Ах ты, ирод! — взвыл честный купец и, подскочивши, вцепился сыну в волосы. — Это что ж ты удумал-то… тварь нечистую на людей…

Парень взвыл и попытался вывернуться из крепких отеческих объятий, да не тут-то было. Пусть и гляделся он крупнее батюшки, да только то ли умений не хватало, то ли силенок. Но короткий удар в живот заставил его согнуться пополам.

— Думаю, — князь стыдливо отвел взгляд и сделал вид, что вовсе не говорил ничего этакого, но вообще делом занят.

Важным.

— Думаю, что люди тут — дело третье… скорее уж целью были вы, — и говорил-то спокойно, с сочувствием даже, а купец застыл. И нахмурился. И что-то этакое в глазах его появилось, что Стася почти посочувствовала неудачливому убийце.

Ненадолго.

— Батько! — вновь взвыл несчастный, голову руками заслоняя. — Батько, я же… я не хотел! Не знал! И все-то клевета… ведьмы клятые заморочили.

Стася почесала руку.

Опять ведьмы.

Вот ведь… гадости люди сами творят, а виноваты, выходит, ведьмы…

— Говори, — велела она, и слово получилось донельзя тяжелым. — Правду.

Парень закатил глаза, притворяясь, что того и гляди сомлеет, но был перехвачен князям за шкирку. Радожский жертву тряхнул тихонечко, та и заговорила.

Быстро так.

Захлебываясь от желания каяться. И с каждым словом…